— Вот теперь я тебя узнаю, товарищ вожатый! Забавно, — он усмехнулся, — эти очки как две капли похожи на те, которые ты носил в «Ласточке». Кстати, я их сохранил.
— Правда? — почему-то удивился Володя.
— Да, а что тут такого? — Юра нахмурился.
Володя задумался, наблюдая за тем, как Юра тянется куда-то вбок, берёт бутылку рома и наполняет бокал.
— Ну... — протянул Володя. — Одно дело — хранить фотографии или письма, но разбитые очки?
— Мне важно всё. — Юра серьёзно кивнул.
— А письма… — вдруг вспомнил Володя. — Ты прочёл мои письма?
— Да. Сразу, как вернулся, — ответил Юра, сделал глоток и вальяжно растянулся в кресле.
— Почему ничего не сказал? — нахмурился Володя.
— Не представляю, что бы я тебе написал. Всё-таки столько лет прошло, а мы — совершенно чужие люди.
— Чужие? — нахмурился Володя.
— Теперь нет, но тогда мы не были друг другу даже приятелями. А эмоций эти письма вызвали так много, что я так и не придумал, что тебе написать. Но хотел. Знаешь, я читал много биографий музыкантов, драматичных и даже трагичных, но все они вместе взятые не производили на меня такого впечатления, как твои письма. Никогда от чьей-то истории мне не было так тяжко.
— Хм… — только и смог выдавить Володя.
Юра заметно сконфузился:
— Ой, не слушай меня, я уже пьяный, не думаю, что говорю. Сравнивать людей, которых даже не знал никогда, с тобой...
— Всё нормально. Продолжай.
— Твои письма вдохновили меня на ноктюрн. — Юра забавно скривился. — Банально, да? Так что, можно сказать, ты — моя муза.
— Правда?! Ты и это от меня скрыл! Сыграй!
— Нет, он не окончен.
— Всё равно сыграй сколько есть.