Библиотека

Тренер бил отовсюду, даже не давая себе времени задуматься. Стоило Оскару только начать атаку, попытаться достать его несильным, но "тревожащим" джебом, как тренер бил из-под руки по корпусу. Казалось, ему совсем не требовалось пространства для замаха. Даже с расстояния в каких-нибудь пять сантиметров он мог нанести разящий удар по ребрам, от которого темнело в глазах и перехватывало дыхание.

При всем при том тренер за пределами боксерского зала выглядел вполне невинно и даже – жалко. Вечно в мятых несвежих брюках, свисающих пузырями на коленях, в грязной, пахнущей потом футболке и стоптанных кедах. И так – до тех пор, пока он не приходил в зал и не вдыхал кожаный запах груши и боксерских перчаток.

Он до конца жизни остался бойцом; а жизни за порогом зала для него просто не существовало.

В последний раз Пинт дрался пять лет назад – в маленьком городке с красивым названием Горная Долина. Тогда ему пришлось отправить в аут Шерифа, и Оскар сделал это совершенно беззлобно, только потому, что так было в тот момент необходимо.

Но сейчас он почувствовал, как все его мышцы (не мозг, "сознание должно оставаться ясным", – учил тренер) наливаются кипящей злобой, заставляющей их сокращаться гораздо быстрее, чем обычно.

Пинт, не глядя, вколачивал удары, как в голую стену. Он не видел лица противника, но, единожды попав в цель, уже знал, что не упустит ее. Еще один из бесценных уроков учителя: "Руки должны быть такими же зрячими, как глаза. И даже – более зрячими".

Цель остановилась. Пинт потряс ее, сумел остановить, и теперь костяшки находили цель сами, притягивались к ней, как сильные магниты.

Он бил, чувствуя, что цель с каждым ударом становится МЯГЧЕ и ПОДАТЛИВЕЕ. Сначала он слышал противный хруст тонких ломающихся костей лицевого скелета и хриплые придыхания, издаваемые при каждом ударе человеком в черном. Затем эти звуки стали глуше, тише и потом совсем исчезли.

Он бил, не зная, сколько все это продолжалось. Внезапно проснувшимся и обострившимся до предела чутьем бойца он чувствовал, что нанес не менее полусотни ударов, но… У него никогда не уходило на это более минуты. А сейчас, когда цель была неподвижна и не сопротивлялась, должно быть, и того меньше.

Пинт замер, прислушиваясь. Слабое, угасающее, УХОДЯЩЕЕ дыхание, и больше ничего. Затем дыхание сложилось в еле слышный шепот.

– Мазин дже-е-е-ннн…

Потом – хрип, за ним – еще один звук, словно умирающий что-то с усилием глотал, и… Все.

Пинт лежал на столе, не шелохнувшись, ловя каждый шорох. Но в комнате было тихо. Даже Джек больше не лаял и не рычал.

Их сливающиеся дыхания были почти не слышны; только Пинт дышал в размере три восьмых, а Джек – на четыре четверти.

Затем Оскар, осознав, ЧТО же именно только что произошло, задрожал. Остаточный адреналин сотрясал уже обмякшие мышцы.

Желая унять эту дрожь, он тяжело поднялся и принялся ходить по комнате, не решаясь подойти к черному пятну, лежащему на полу. Потом наконец он собрался и пошел на кухню. Взял коробок спичек и вернулся в комнату.

Пинт на ощупь отодвинул столешницу – стол ответил хрустом сломанных мебельных суставов – и опустился на колени.

Он нашел то место, где совсем недавно была голова, и коснулся пальцами тряпки. Теперь она была мокрой и липкой; она отрывалась от ТОГО, что скрывала, с трудом, как лейкопластырь.

Оскар чиркнул спичкой и ужаснулся. ТО, что когда-то, безусловно, было человеческим лицом, теперь напоминало страшное месиво. Осколки костей пронзили кожу и торчали в разные стороны. Пинту пришло на ум сравнение с игольной подушечкой. Или – с ощетинившимся ежом.

Он с трудом подавил подступивший к горлу комок тошноты, вскочил на ноги и убежал на кухню.