Голоса

Воспоминания Боярышника– это жестокий путь до самого дна, а подняться со дна-это все равно что стать космонавтом и полететь на Луну. Это у Максима Горького в *Дне* и у Петрушевской в *Своей круге* все выглядит со стороны интересно. Ничего подобного. Как сказал Революционер-*Мы живем в очень жестоком мире, где сотни тысяч нытиков прикрылось ореолом индивидуальности и даже мысли не допускают о проблемах других*. Последние воспоминания Боярышника– это сплошной депрессив, если ты попал на улицу-скорее всего ты умрешь, не знаю, как он так долго продержался, причём дважды. Из всех мыслей-поесть, согреться, выжить, когда все другое на второй план отходит, а потом и просто забывается. И да, еще он ходил под себя, когда совсем холодно было ночами в подвалах, так потому что даже теплее.

Боярышник, твои ограды-памятники скоро поставят, надеюсь мои поступки начинают иметь ценность, и все эти размышления ведь не просто так, значит судьба хочет мне дать второй шанс, и я стану сам лучше. Не знаю почему я вас слышу, иногда бывает так, что единственный ответ – а х*й знает. А придумывать 88 теорий что это могло быть-трата времени впустую. Я не знаю почему они в моей голове, но ничего просто так не бывает. И уезжая из ритуального салона, Боярышник словно откуда-то из-под толщи воды сказал мне *удачи сынок* и ушел. Блин, теперь я задумался о смерти по-настоящему. Нет, не о своей, просто вспомнил как в детстве увидел настоящий кошмар. Кажется, это было недалеко от храма около стадиона на месте храмового кладбища, купола отливали золотом, стоял я на остановке, и в тот момент, когда я рассматривал людей в подъехавшем автобусе-гусенице, под автобус полезла женщина. Как потом оказалось, у нее порвалась сетка и на дорогу выкатились картофелины, не знаю, о чем она думала в тот момент, когда полезла под колеса и стала собирать драгоценные клубни. Все произошло настолько быстро, что ее даже никто не остановил. Что это было? Безрассудство? Голод? Нищета? Как сейчас помню крики и вой прохожих. Надо отвлечься, а вечером снова пойти в бар и напиться, не хочу думать о смерти, у меня своих мертвецов хватает. Кажется, они молчали все время пока я был в ритуальном, и могу понять почему, разглядывая надгробья и давая им снова возможность вспомнить, что у них уже есть такие же. Точнее не у всех, Боярышник то не похоронен с Купцом, и не все могут меня покинуть, потому что им я не могу помочь, точнее просто не знаю, что делать с некоторыми, ибо их просьбы-невыполнимы. Например, как просьба у Голодного Поволжья.

Голодное Поволжье

Ее история-это нечто особенное, потому что для начала пронесемся на сто лет назад. В тяжелое время, ох тяжелое. Мало того, что в стране забурлил хаос, весьма насыщенный и кровавый, так не в хороших условиях возник! После эпичного провала русско-японской войны, экономических и дипломатических неурядиц, а также сдачи Первой Мировой (другого выхода найдено не было), жить в той весьма суровой стране стало на уровне стран Африки-наступила Гражданская война и ее фееричные будни. Гражданская война дело в принципе невеселое, люди гибнут, бегут с фронта, а по приходу еще и узнают, что везде банды, мародеры, и везде поджидает смерть. Не схорониться, ни дух перевести.

Но стремительно становилось еще тяжелее, ведь прямо на родной улице постоянно сходились не на жизнь, а на смерть, брат с братом, отец с сыном, сын с шуриным по второй линии, и другие меж родственные связи, так же было уничтожение друзей и знакомых, отстаивающих эссерские, проолетарские или другие понятия, ещё приходили белочехи, колчаковцы, комучевцы и другие.

А еще на берегах Поволжья была развернута Чапанная война или чапанка (чапанное восстание) – одно из самых крупных крестьянских восстаний против большевиков в России. Чапан это халат овчинный, как ватник, зимой греет тело и душу. Происходило восстание на территории Сызранского, Сенгилеевского, Карсунского уездов Симбирской и Ставропольского и Мелекесского уездов Самарской губерний в марте 1919 г и было жестоко подавлено. Потому что грабеж деревни был лютый. Грабили все, и красный, и белый, стороны никогда не отличались милосердием, так только вот красные все же преуспели тут с законным изъятием излишка зерна(!), когда под этот излишек попадало и обычное, хозяйское зерно для посева. Когда изымалась вся еда, а еще были воспеты и больные на голову Павлики Морозовы (правда говорят он за другое погиб, там бытовое насилие), но суть вы уловили.

Но вернемся к голоду.

Сначала был неурожайный 1920 год. В Поволжье было собрано всего 20 млн. пудов зерна. Это мало. А вот весна 1921 года принесла еще и небывалую засуху. В Самарской губернии уже в течении мая погибли озимые хлеба, а яровые стали засыхать. Отсутствие дождей и появление саранчи– «кобылки», поедавшей остатки уцелевшего урожая, послужили причиной гибели к началу июля практически 100% посевов, что как вы понимаете весьма удручающее обстоятельство. Как итог, голодали более 85% населения Самарской губернии. Практически все запасы продовольствия, которые оставались у крестьян, были изъяты в предыдущем году в ходе так называемой «продразверстки». В двух словах, этот термин означает отъем продуктов питания. Преимущественно, у крестьянства. Причем у «кулаков» он осуществлялся на «безвозмездной» основе (путем реквизиции). Другим же за это платили деньги по установленным государственным тарифам. Заведовали процессом так называемые «продотряды». Продотряды изымали зерно любым путем, банальный грабеж был самым действенным методом.

Многим крестьянам перспектива принудительной продажи или изъятия продовольствия совсем не нравилась, потому и восставали, стали принимать превентивные «меры» и были жесточайшим образом подавлены. После продразверстки 1920 года крестьяне уже осенью этого года были вынуждены есть семенное зерно. География регионов, охваченных голодом была очень широка– Юг современной Украины, Поволжье (от Каспийского Моря до Удмуртии), Южный Урал, часть Казахстана.

Действия властей привели к тому, что ситуация складывалась патовая. Резервов продовольствия у советского правительства не было, и в связи с этим в июле 1921 года было принято решение обратиться за помощью к капиталистическим странам. «Проклятые» буржуи не торопились помогать молодой республике и первая, небольшая гуманитарная помощь поступила только в начале осени, тем не менее, в конце 1921-начале 1922 года ее количество увеличилось, но не могло спасти большую часть голодающих.

Пока западные политики раздумывали какие выдвинуть условия Советам взамен на гуманитарную помощь, за дело взялись общественные и религиозные организации Запада. Тут кто-то завопит-да как они под Америку прогнулись, у ууууууу! Но стоит сказать, что материальная помощь в борьбе с голодом была весьма велика, и плевать что буржуи так же были напротив урвать свое, они жизни спасали, но никто ныне об этом не говорит и не вспоминает.

Кстати, Революционер напоминает, что в течении 1922 года было изъято церковного имущества на 4,5 миллиона золотых рублей. Огромная сумма. Естественно, не вся она была потрачена на борьбу с голодом и его последствиями. На эти цели было израсходовано лишь 20-30%, основная же часть этих миллионов была «потрачена» на разжигание пожара мировой революции. А кое-что было просто банально разворовано, что неудивительно. Но это мелочи ж, пустяки.

Вернемся к истории маленькой Агафьи. Представьте избу, простую и в тоже время просторную, стол накрыт, пахнет просто едой и печью, на лавках сидят несколько мужиков, они старые друзья, вместе поля пахали с детства, вместе росли. Но сейчас все угрюмы, снова говорят о появившихся солдатиках, ходящих с криками по всей деревне, мол * крестьянство и пролетариат едины, но идет война, солдаты борются с угнетателями трудового народа, и Красной Армии нужно помочь в борьбе с угнетателями, и поможет крестьянство тем, что предоставит излишек продуктов на нужды армии*. Просто и прямо. Учитывая, что с каждым месяцем помощи требовалось все больше и больше, энтузиазма это нисколько не вызывало. Год был тяжелый, запасов едва хватит зиму пережить, да вот и с посевами надо что-то делать. А где зерно ныне купишь, базар то не то что раньше. Тяжело становилось в ожидании грядущего, потому что красные приходили все наглее и злее, и все больше было плевать на разгорающуюся пожаром грядущую мировую революцию.

Быт столетней давности чуден, наблюдать за ним правда бывает забавно, но, если долго смотреть на ее жизнь современному человеку-скука, поверьте, и еще у нее было много обязанностей, и к тому же работали они в полях с малых лет. Те люди знали цену своего труда, и потому расставаться с излишками зерна никто не стремился, и слушая агитки про очередное повышение продналога, внутри у них нарастало тяжелое чувство, от которого взрослые становились угрюмее. Маленькая Агафья может и была ребенком, но она это все почувствовала, понимала, что происходит что-то плохое.

Она ясно помнит, как пришли солдаты, чей-то голос, кого она не видела из-за роста, на стихийном митинге объявили, что в связи с чрезвычайным положением и недопустимости упадка в Красной Армии из-за недоедания придется так сказать помочь армии, а глядишь в дальнейшем Власть Советов уж точно поможет. Просто оратор не говорил, что из-за отсутствия довольства и поставок, в его дивизии началось бурление из-за крошечного пайка. Война войной, но погибать и питаться краюхой хлеба и водой?

Поэтому деревню попросту оцепили, вынесли что смогли и удалились.

Деревенские весьма так эмоционально выругались, бабы поохали, но благо скотина была на выгуле, а по старой деревенской традиции многие еду спрятать успели, как только солдаты заходили в деревню. Причём солдаты не чурались детей собирать, и настоятельно так говорить, что коли батька спрятал что, то значит он вредитель и враг народа, и другую хрень. Но только никто и подумать не мог батьку заложить красным, все понимали, без еды зиму не протянуть. Но на следующий день неожиданно снова пришли искать съестное красные, и начались игры разума и прятки. В ноябре стало еще хуже-избиения, угрозы и первые расстрелы вредителей, поиски зерна в стенах и подполах. Ходили вместе с местной беднотой, те надеялись, что и им что перепадет. А найдут-не дай бог озвереют от ненависти. Ладно прикладом или ногой, штык-вещь страшная. Дошли слухи, что кое-где красных того уже начали, то бишь хоронят в лесах, так сказать.

Так и тут недалеко такое случилось-пришел в очередной раз небольшой отряд солдатни, сразу рыскать стали, ищейка включилось, нашли у кого-то хлеб и стали зверствовать, но неожиданно были забиты взбунтовавшимися сельчанами, по-тихому схоронены, хотя прекрасно понимали, что их могли за это сдать. Никто тогда это не осудил, не понес доносить, в каждый дом беда прийти может, а то что еще пропали местные бедняки, красные активисты, заявившие что, доложат о случившемся, так уехали куда-то далеко видимо. Семьи то не те что ныне, там и до 8 ртов дойти могло, а то и больше, потому так с активистами и поступили.

С холодами постепенно пришел еще и голод. Злой, сосущий неумолимый голод. За осень закончились припасы на зиму. На базарах вместо еды на прилавках лежало все что можно было выменять на съестное. По главным дорогам скитались толпы бегущих от ужасов Гражданской, там были дезертиры, а потом и просто люд, бежавший от разраставшегося голода. А куда бежать, когда зима на носу?

И началось. Повадились бандиты, что обносили все что могли унести. Воровство и беззаконие. Повальный забив скота, когда же закончился скот, стали есть лошадей, морозы усиливались, соседи стали бояться друг друга, в округе пропали собаки и кошки, все больше людей уходило на весь день поймать какую живность в лесу или найти съестного.