В последний миг, уже готовясь дать лживые показания, я удержался. Устоял на самом краю пропасти, едва не сорвавшись вниз.
На лице Терлетти – горькое разочарование.
А меня переполняет блаженное облегчение: своим отказом сотрудничать я взял над ним куда большую власть, чем если бы согласился.
Он выпрямляется. Я вижу, что он еще раздумывает. Потом как будто принимает решение, подходит к двери и говорит:
– Даю тебе еще несколько часов на размышление. И помни: кто ищет, тот всегда найдет.
Через какое-то время полицейские принесли мне еду и воду.
Слышу, как Терлетти, проходя по коридору, спрашивает у караульного:
– Он сэндвич съел?
– Да.
– Не протестовал?
– Нет.
– Не колебался?
– Нет.
– Твою мать…
И удалился.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы понять причину его разочарования: сэндвич-то был с колбасой! Правоверный мусульманин отшвырнул бы его не раздумывая. А я – нет. Значит, я опроверг его гипотезу о своей принадлежности к экстремизму.
Меня отвели в камеру, а вернее, в каморку без окон, с оштукатуренными стенами и решетчатой дверью, провонявшую блевотиной и хлоркой.
Растянувшись на жесткой деревянной скамье, я воспользовался этой паузой, чтобы вздремнуть, хотя мой сон был полон всяких кошмаров.
Затем – даже не знаю, сколько времени спустя, потому что при аресте мои часы были конфискованы, – двое полицейских привели меня в ту же комнату для допросов.
На сей раз Терлетти сидит за столом, вид у него мрачный. Не глядя, он предлагает мне сесть и, с места в карьер, начинает задавать вопросы: