И вдруг сын тумана почувствовал, что к его страху, к его слабости и нерешительности примешивается мрачная, торжествующая гордость.
Да! Она неумолима! Ее не остановить! Она погубит всех, до кого сможет дотянуться.
Внизу что-то шевельнулось, оплело его ноги.
Трава! Трава пробудилась и льнет к нему. Трава ласкает его, одобряет…
Это владычица острова дотянулась до сына тумана и ласкает его пальцами травы. Они так ласковы, но могут быть и жестоки. Они могут сдавить смертельной хваткой, задушить смертельной петлей.
Если он откажется повиноваться…
А разве он не хочет исполнить ее волю, как исполнял раньше?..
Хочет, не хочет – противиться бессмысленно. Она настигнет его везде.
Лучше уж подчиниться.
Смириться. Сын должен поступать так, как того требует мать.
Сын тумана вспомнил… Он был еще маленьким, когда однажды нашел гнездо с тремя недавно вылупившимися птенцами и забрал его домой. Птица-мать кричала жалобным криком, вилась над ним и молила вернуть ее детей, однако он утешал ее:
– Ничего, я только немножко поиграю – и отнесу гнездо на место. Мне просто скучно, а они такие хорошенькие.
Птица нападала на него, и он отогнал ее камнями. И начал играть с птенцами. Ему очень хотелось, чтобы они полетали, а они почему-то не могли.
Тогда он залез на дерево и начал сбрасывать их вниз. Пусть полетают!
Но они не летели. Они камнем падали наземь – и оставались лежать неподвижно.
Птица-мать подлетела к ним, поворошила клювом, пытаясь поднять – и вдруг упала рядом, такая же безжизненная, как ее птенцы.
Она умерла от горя.
Тогда он испугался и побежал к владычице острова.
– Мама, мама, – кричал он, – оживи их!
Она все могла, он знал это. Сколько раз она возвращала к жизни таких же птенцов, нечаянно выпавших из гнезда, или вправляла деревьям сломанные ветром ветки и даже оживляла высохшие от бездождия травы и цветы.