Лёнечка и Валентина сидели как в театре и следили за каждым его движением. И вроде бы даже не дышали!
Пора было уже переходить к решительным действиям, но Валерка тянул время. Вернее, набирался храбрости…
Ведь если он ошибся и ничего не получится, то… то… ну он просто не знает, что тогда делать!
Нет, нельзя думать о неудаче, когда собираешься как минимум спасать человечество!
Подтянулся на цыпочках, посмотрел на Ганкин портрет, который лежал на холодильнике…
– Ну… – пробормотал Валерка, беря айсбайль и занося его для удара.
Он вспомнил Веру – прекрасную и страшную женщину с белыми косами, закрученными вокруг головы; вспомнил ужас в голосе Ганки, которая кричала «Вера-мегера!»; вспомнил Сан Саныча возле Троицыной березы; вспомнил верного двоеглазку и как он подсовывал теплую пыльную голову под ласковую ладонь. И хрустальное лицо Урана вспомнил, и чудище с белыми волосами, восставшее из комьев могильной земли…
Вспомнил все это – и еле сдержался, чтобы не разреветься.
– Ну, вперед, что ли? – хрипло пробормотал Валерка, а потом взял со стола айсбайль и с силой вонзил его «клюв» в то место, где теоретически находилось куклино – а значит, Верино! – сердце.
И…
И ничего не произошло! По-прежнему лежит на столе какая-то уродина из муки и глины с корявой надписью на голове и дыркой в груди, из которой торчит айсбайль.
Валерка растерянно огляделся.
Тишина. Ни фанфары не трубят, ни озверевшая травища не ломится в окна.
А вообще-то он и сам не знал, что должно случиться.
Да и случилось ли что-то?!
Может, на кладбище пойти проверить?
Ну нет, хватит. Надо попытать удачу более простым способом.
Простым и действенным.
– Лёнечка, – сказал он, – возьми иорданку.
Тот послушался.