У него цвет глаз фиалковый.,

22
18
20
22
24
26
28
30

«Я не должен был насмехаться над ней. Она достойна честного отношения к ней. Во что это теперь выльется?» — подумал он виновато.

— Думаю, что в ближайшее время я покажу тебе, что может быть выше перечисленных тобой удовольствий. Моя любовь вытеснит из твоих мыслей все лишнее, и ты ответишь мне тем же. А пока прощай, чистый наивный Ветер.

Даниил поспешно выключил скайп. Чувства его были в смятении. Он озадаченно взъерошил свои волосы и потер ладонями лицо. Что-то незнакомое, приятное и мистически — волшебное вкрадывалось в его душу. Он считал себя неотразимым и всегда высокомерно думал о женщинах, которые без сожаления тратили на него свою жизнь, энергию и деньги, как Вирджиния. Или беспрекословно шли навстречу любому его желанию, как Пирхи. Или наивно отдавали ему свои первые чувства, как Долорес. Он не сомневался в том, что любил их, каждую по — своему и в свое время. Также Даниил никогда не симпатизировал женщинам, таким, как адвокат Мириам Эванс, он просто использовал их по — своему усмотрению.

Теперь же его привычного высокомерия заметно поубавилось: он боялся, что его последние слова в скайпе выглядят смешно. Сможет ли он влюбить в себя эту запутавшуюся в фантастических мечтах женщину? Он напомнил себе, что знакомство с ней нужно ему для создания фотографии смерти, но не смог представить ее мертвой: ее захватывающая увлеченность, обаятельная улыбка, зажигавшая светом ее глаза, мелодичный голос, похожий на звук китайских колокольчиков, все это заинтриговало его своей необычностью. Никто из тех людей, с которыми он общался каждый день, не говорили ему о тайнах ночного леса и искрах костра. Разве что о барбекю в викенд на озере. Возможно, она чем — то напомнила ему прекрасную и неукротимую, как снежный вихрь, гонщицу Вивьен, которая пренебрегла его любовью.

Даниил был просто околдован простой обаятельной девушкой. Она очень отличалась от нарядных женщин из его жизни, с модными прическами и умело нанесенной косметикой. Его художественное воображение начало формировать ее образ, рисующий Веред в виде первобытной женщины с запутанными миниатюрными локонами до щиколоток. Ее звали Дриада (лесная нимфа). Лицо Дриады, вымазанное сажей от костра, который она поддерживала в пещере, отдаленной от соплеменников, представлялось ему красивее искусственных лиц окружавших его женщин. Она была оракулом, и ее пещера была украшена разномастными бубнами неправильной прямоугольной формы, шкурами зверей и засушенными частями их тел. Бусы из ягод украшали пещеру. А на самой главной стене красовалась выведенная известняком карта звездного неба. Кусочком красной глины была обозначена галактика, в которой жил ясноглазый пришелец, тайно посещавший ее в безлунные ночи. Он рассказывал любознательной прорицательнице о будущем ее планеты, о технических открытиях и учил примитивным методам медицины, которыми она лечила своих людей. Он обещал ей, что в будущем, когда Земля изменится, а сама она проживет несколько земных жизней, он снова посетит ее и напомнит ей об их любви, — ведь представители его расы живут много тысяч лет по земному летоисчислению. Даниил представил себе, что этот пришелец — он сам. Он понял, что легко поверить в любую сладкую сказку, если с первого взгляда неожиданно влюбишься в женщину. Он чувствовал себя готовым предстать перед ней в любой, даже в самой глупой или несуразной роли, лишь бы таинственная жительница Вековечного Леса полюбила его. Он не знал, что Веред и так уже полюбила его, не боясь того, что он может оказаться не пришельцем, а земным парнем.

Даниил пошел в спальню к жене. Пирхи ждала его и не спала, но притворилась спящей, подсматривая за ним сквозь полуприкрытые ресницы. Даниил остановился перед кроватью и посмотрел на жену, красиво вытянувшую тело и обхватившую голову руками. В его мозгу произошел какой-то сбой и перед глазами замелькали кадры жутких видений. Он увидел, что на ее руках не красная ткань пижамы, но — алая горячая кровь, именно горячая, подумал он. Эта кровь заливала черные локоны и белую наволочку подушки. Рот ее исказился в уродливой гримасе ужаса, она кричала. Ее крик пронзал его мозг наподобие острия кинжала. Инквизитор в огненно-красной мантии приблизился к Пирхи и приложил раскаленное докрасна железо к ее щеке. Лицо мгновенно опухло страшной розовой раной, а Пирхи потеряла сознание. Инквизитор потащил ее тело к пылавшему выше человеческого роста костру. Он швырнул ее в огонь, и пламя охватило ее прекрасные волосы и шелковую пижаму. Запахло горелой плотью. Пирхи, у него на глазах, исчезала в безжалостном огне. Густой черный дым мешал ему смотреть. Даниил кинулся к костру, но Пирхи там уже не было, ветер разносил серый пепел с затухающих углей. Данил сделал рывок вправо и протянул руку к инквизитору, пытаясь крепко схватить негодяя, но его рука прошла по воздуху, не коснувшись никого. Более того, он увидел, что раскаленное железо держит он сам, а красная мантия надета на нем. Он и есть иквизитор! Эта догадка добила его. Даниил отшвырнул железяку и застонал, закрыв лицо руками.

Пирхи, наблюдавшая за мужем, увидела, как он сжал кулаки и яростно заскрежетал зубами. Его вид был страшен: он озирался в поисках невидимого противника, которого пытался схватить, бросался из стороны в сторону по комнате. Потом застонал и, закрыв лицо руками, стоял, шатаясь, около кровати. На нее нахлынули воспоминания той страшной ночи, когда она читала его дневник во время грозы. Она вспомнила описание убийства женщины-детектива, которую Даниил забил насмерть молотком. Пирхи сильно задрожала, но боялась показать, что проснулась. Она со всей силы сжала простыню двумя руками под одеялом. Из ее глаз беззвучно катились слезы. Она внимательно следила за собой, чтобы случайно не всхлипнуть и не обратить на себя внимание. Ей было очень страшно.

Тем временем Даниил очнулся и в недоумении осмотрелся. Пирхи, как и прежде спала на кровати, абсолютно живая и красивая. Он с облегчением вздохнул и поплелся на кухню, чтобы выпить воды и привести себя в чувство от увиденного кошмара. Он понял, что инквизитор не хочет оставлять его в покое. Он грозно прорычал в пустое пространство в коридоре по пути на кухню:

— Тебе не сломить меня, я доберусь до тебя, и тогда посмотрим, кто настоящий вершитель судеб.

Пирхи, воспользовавшись его отсутствием, быстро вскочила и достала снотворные таблетки, которые были предназначены на случай страшных снов. Их главным сюжетом были истории, описанные Даниилом в своем дневнике. Пирхи трясущимися руками запила две таблетки, расплескивая воду на пижаму и на толстый ковер под ногами.

Когда успокоившийся Даниил вернулся в спальню через 10 минут, Пирхи ровно и спокойно дышала во сне. Он лег в кровать и с нежностью обнял свою жену: ему стало очень жаль ее после всего, что преподнесло ему больное воображение. На следующее утро Пирхи ни чем не выдала своего волнения, но и не захотела жить отдельно от Даниила. Стоило ему только посмотреть на нее, как она растворялась полностью в нем, и наслаждалась своей опасной любовью к нему.

Даниил спал хорошо. Ему приснилось, что он сидел на берегу лесной реки зеленого цвета и рассматривал на поверхности воды небольшую рябь, которая постепенно изменилась и приняла черты лица Веред. Она улыбалась своей колдовской улыбкой, глядя ему в глаза, а потом, как в замедленном фильме, встряхивала головой, и на ее лицо падали длинные черные кудряшки — пружинки.

Когда Пирхи уехала в 10 утра по разным магазинам, Даниил написал Веред в скайпе:

«Если лесная нимфа Веред не против, я приглашаю ее на свидание в Центральный парк. Ответь мне, в какой день и в какое время я должен ждать тебя у скалы «Umpire Rock» (Ампайер Рок), напомню, это на 61-й улице с юго-западного входа. Твой звездный скиталец».

Веред назначила время — 2 часа дня. Она намного раньше пришла в парк и была захвачена окружающей ее красотой. В Нью-Йорке была осень. Центральный парк осенью представляет из себя то, что не передается прозой: необходимо говорить о нем стихами, слагать поэмы и петь романтические серенады. Когда еще, если не осенью, можно встретить эту непередаваемую симфонию красок, захвативших деревья, цветы и траву?

Веред не чувствовала грусти, которую у многих людей вызывает пора увядания.

«Это не увядание», — подумала она. — «Это маленькая жизнь перед смертью — яркая и красивая. 26 тысяч деревьев расцветают здесь каждую осень, заставляя задуматься о быстротечности красоты и жизни. Но красота не дает печалиться, она может вызывать только восхищение».

Откуда пришел во-о-н тот вяз, с бурой потрескавшейся корой и темно — красной листвой? Он так быстро шел, что, устав, застыл на месте, вцепившись в землю когтистыми корнями — пальцами, чтобы не упасть. Рядом с ним еще два жилистых сородича, со скрюченными руками — ветками, абсолютно голых и почти черных на фоне пышной кроны из золотой листвы другого вяза, насквозь освещенной солнцем.

В самом сердце парка, в его центре, от 66-й  до 72-й улицы существует удивительная по своей торжественной красоте аллея Mall (Молл). Дорожка усыпана красными листьями, упавшими с высоких вязов, высаженных вдоль аллеи. Эти могучие вязы считаются самыми высокими в Северной Америке.

Хрупкие тоненькие яблоньки с неестественно алой листвой кострами вспыхивают среди темно — зеленых елей, неожиданно добавляя «не осеннего» цвета в оттенки желто — красного буйства осени. Таинственная темнота в глубине хвойных ветвей пахнет смолой и древней былью.