– А что с остальными?
– Живы, – сказала Иззи, – не знаю, откуда мне это известно, но это так.
– Прости, – извинился я. – Если бы я был там, возможно, смог бы…
– Перестань. – Иззи сердито сверкнула глазами. – Ты вечно думаешь, что за каждого несешь ответственность. Но мы самостоятельные личности и заслуживаем права принимать собственные решения. – Ее голос дрожал от гнева, совсем ей не свойственного. – Я умерла не из-за тебя. Я умерла, потому что хотела спасти другого человека. Даже не думай отнять это у меня.
Едва Иззи высказалась, как гнев ее рассеялся. Она выглядела ошеломленной.
– Прости, – пискнула она. – Это место… оно проникает в тебя. Мне здесь не по себе, Элиас. Другие призраки – они только кричат и рыдают, и… – Ее глаз потемнел, она развернулась к деревьям и сердито зарычала.
– Не извиняйся. – Что-то не отпускало ее, держало здесь, заставляло страдать. Я чувствовал непреодолимую потребность помочь ей. – Ты… не можешь идти дальше?
Ветви шумели на ветру. Шепот призраков среди деревьев утих, как будто они тоже хотели послушать, что скажет Иззи.
– Я не хочу идти дальше, – призналась она. – Я боюсь.
Я взял ее за руку и пошел, мрачно поглядывая на деревья. Если Иззи мертва, это не значит, что ее мысли можно подслушивать. К моему удивлению, шепотки прекратились, как будто призраки позволили нам уединиться.
– Боишься, что будет больно? – спросил я.
Она посмотрела вниз на свои ботинки.
– У меня нет семьи, Элиас. У меня была только Кухарка. И она жива. Что, если никто меня не ждет? Что, если я совсем одна?
– Я не думаю, что там вообще так, – сказал я. Сквозь деревья я видел блики солнца, играющие на воде. – На той стороне нет такого: один ты или с кем-то. Там, думаю, все по-другому.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю, – согласился я, – но духи не могут идти вперед, пока их что-то привязывает к миру живых. Любовь или ярость, страх или семья. Поэтому, возможно, на той стороне таких эмоций и нет. В любом случае там будет лучше, чем здесь, Иззи. В этом месте нет покоя. Ты заслуживаешь большего, чем застрять здесь.
Я разглядел впереди тропинку и инстинктивно направился к ней. Мне вспомнился колибри с бледным опереньем, которого я однажды поймал во дворе Квина. Подумалось о том, как он улетает зимой и возвращается весной, ведомый домой неким внутренним компасом.
Я отмел все вопросы. Сейчас не до них.
Когда тропа начала спускаться к берегу, устланному сухими листьями, Иззи оперлась о мою руку. Затем тропа резко оборвалась, и мы шагнули вниз. Медленная река шелестела у наших ног.