— Но я же пришёл, — успокоил её я.
— Да, когда ты ввалился, а дверь осталась открытой… — Ёсико рефлекторно прикрыла свою руку, и я увидел, что на её предплечье тоже нет кожи.
Не так много, как у меня, совсем чуть-чуть. Видимо, щупальце только мазнуло по её руке.
Сразу стало понятно, кто закрыл за мной дверь.
— Там на улице такая жесть творится, — поделился Даичи. — Как будто конец света наступил. Такой ветер и вой…
Слова пацана доносились как будто издалека. В них было что-то важное, но что именно, я никак не мог уловить.
Открыв глаза в очередной раз, я прошептал:
— Завтра будет тяжёлый день! Надо спать! — И снова отрубился. Теперь уже окончательно.
Разбудило меня пение. Женский голос потихоньку напевал. Песня была мелодичной, протяжной и очень грустной.
Я лежал и не открывая глаз слушал.
Это было прекрасно — женщина поёт!
Она пела о храбром воине Самираги:
Я лежал с закрытыми глазами, слушал и пытался вспомнить: где-то я уже слышал эту песню… Нет, не слышал! Читал! В келье сэнсэя Макото в храме Всеблагой. В одной из его книг.
В какой момент я понял, что слышу голос Ёсико, не знаю. Но мне почему-то это показалось естественным и правильным — то, что женщина поёт, и что она поёт именно эту песню. И что эта женщина — Ёсико.
— Наверное, уже пора будить, — послышался голос Сэдэо.
— Пусть ещё чуть-чуть поспит, — ответил Макото.