А я не удержался и все же спросил у нее:
— Разве Христос не был распят и, приняв муки за человечество, вознесся на небо к своему Отцу небесному? Что-то не особенно похож ночной гость на распятого Христа.
— Христос за богоугодные дела воплотился в Федора Никольского, а до этого уже имел ряд воплощений, — и женщина перекрестилась.
— Правду Дарина глаголет, известно нам, что еще при царе-супостате Петре Христос воплотился в простого крестьянина Ивана Суслова, а затем, по его смерти, — в Прокопия Лупкина, и дальше воплощался, аж до нынешнего воплощения в Федора.
Я и не заметил, как в комнате оказался один из ночных гостей — низкий, кряжистый мужичок с бородой лопатой. Провозглашая эту ересь громким, хорошо поставленным голосом, мужичок ласково поглаживал бороду рукой.
— Собирайся — к Христу пойдем, ответ держать будешь, как на свете собираешься жить: по правде и добру или по злобе и кривде?
Я потер себе виски: «Здесь явно все сумасшедшие, но Ревекка… С ней сейчас никуда не уйдешь».
Вместе с кряжистым мужиком мы вскоре подошли к бревенчатому дому, выделяющемуся размерами среди окружающих его избушек. Внутренняя скудная обстановка мало отличалась от обстановки в доме, где мы нашли приют. А вот сама комната была значительно больше, это была скорее зала с несколькими картинами религиозного содержания на стенах. Под картиной, изображающей Страшный суд, на лавке сидел уже знакомый мне костистый мужик. Он пронзил меня взглядом необычных, страшных глаз.
«Скорее, он не на Христа похож, а на черта». Перед ним на табурете стояли миска с водой и горящая свеча. Мужик молча кивнул мне, и я уселся рядом с ним на лавку.
— Знаешь, кто я? — криво усмехаясь, спросил он, глядя в сторону.
— Рассказали, — уклончиво ответил я.
— Веруешь в меня? — Он повернулся ко мне, и наши взгляды встретились, я почувствовал, как по спине побежали капли холодного пота.
«Похоже, мы попали из огня да в полымя».
— В Христа верую, — нашелся я.
— Значит, в меня веруешь! — Мужик вновь криво усмехнулся, взял свечку в руку и начал лить горячий воск на воду. — Мне говорить можно только правду, ложь сразу узнаю. Ты, Никодим, выйди, на крыльце подожди, пока мы беседовать будем, — велел он моему сопровождающему, и тот, молча поклонившись, вышел за дверь.
— Думаешь, от смерти ушел? Чужой смертью прикрылся и тихо себе радуешься, а про око Господне, которое все видит, забыл?! — В голосе мужика зазвенел металл, а у меня от страха сердце остановилось в груди. «На что он намекает? Неужели знает, что я погубил Арона в болоте?»
— За пра-авду-у Бо-о-oг па-а-ми-илует! За кри-и-вду-у да-а осу-удит! — неожиданно фальцетом, плаксиво-протяжно провозгласил он, продолжая лить воск на воду и уже насмешливо посматривая на меня. — Красну девицу для себя сберег, а ведь она — жидовочка… Даже до нас слух дошел, как плохо ее племени приходится — там, — он махнул рукой в сторону окошка. — Мы, божии люди, привыкли время проводить в трудах и молитвах ради спасения своей души… А ты ведь дело замыслил лихое — уйти с острова и о нас рассказать, путь указать к нам! Но мы не каждого готовы принять к себе!
— У меня и в мыслях этого не было, — возразил я. Постепенно с меня спадало охватившее перед этим страшным человеком оцепенение. — У вас своя жизнь, у нас — своя. Когда моя спутница поправится, мы уйдем и никому ничего о вас не расскажем. Спасибо вам, что приютили нас.
— Видишь, я прав оказался! — Мужик зловеще рассмеялся. — Если уйдешь, нам плохо придется. Не сам расскажешь красным дьяволам, а под шомполами. Видишь, воск показывает твое будущее. — Он ткнул пальцем на плавающие в миске кусочки застывшего воска. — А оно тесно связано с нашим… Посмотри — христы собрались, ждут моего решения. Так, говоришь, отпустить тебя с миром?
Я посмотрел в окно. Десятка три мужиков и баб стояли перед домом, выражение их лиц мне крайне не понравилось. Кровь застучала в висках, глаза словно пелена застлала. Я затряс головой, приводя мысли в порядок. Мне стало понятно: это живущая по своим законам, в изоляции от мира секта, и их предводитель не хочет, чтобы о них стало известно на «большой земле». Означает это одно: живыми нас отсюда не выпустят. Я закрыл глаза, стараясь успокоиться, умерить биение сердца.