— Готово!
Елисеев поднимает руки, мгновение смотрит на них, затем начинает вращать кистями, сгибать и разгибать пальцы. Члены комиссии смотрят на него, не отрываясь.
— Как так может быть?! — бормочет член-корреспондент. — Столько лет лечили — и без толку. А тут лишь руку приложил — и все, не болят. И ведь не так, как с новокаиновой блокадой — чувствительность не потеряна. Пальцы сгибаются, до ладони достают. Что же это такое, мать вашу! Шесть десятков лет в медицине, а подобного не видел. Профессора не справились, а этот взял и исцелил. Как ты это делаешь, сынок? — смотрит на меня.
— Сам не знаю, — пожимаю плечами. — Просто вижу пораженный орган, начинаю лить в него из рук холод, и тот приходит в норму.
— Шестьдесят лет коту под хвост, — бормочет Елисеев.
— Что?
— Всю жизнь в медицине, до сих пор не сомневался, что альтернативы ей не существует. И вдруг…
— Не печальтесь, Антип Силантьевич, — успокаиваю. — Мой случай уникальный, возможно, единственный в мире. На таком систему не построить.
— А как же эти, в телевизоре? — щурится он.
— Жулики!
Елисеев хохочет. Вместе с ним начинают смеяться члены комиссии.
— Что ж, товарищи, — говорит Елисеев, отсмеявшись. — Полагаю, вывод ясен. Нужно дать возможность молодому человеку работать в клинике.
— Возражаю! — подает голос Сосковец. Он успел вернуться в президиум. — Необходимы дополнительные исследования. Неясны отдаленные последствия биоэнергетического воздействия.
Последние слова он словно выплевывает.
— Исследования предлагаете проводить на базе вашей кафедры? — улыбается Елисеев.
— Да! — кивает Сосковец.
— Вы будете наблюдать, собирать статистику и делать выводы? — щурится Елисеев. — После диссертации писать?
— Без этого никак, — разводит руками Сосковец.
— Согласны? — Елисеев смотрит на меня.
Энергично кручу головой.