— Планируете возвращаться в СССР? — поинтересовался посол.
— Да, — сказал я. — Но попозже. Ближе к осени. У меня есть обязательства перед аргентинцами.
— Понимаю, — кивнул он. — Я распоряжусь, чтобы вам выдали паспорта взамен утраченных.
И мы их получили! Нам, правда, намекнули, что неплохо было бы поделиться валюткой, а то народ посольский очень оскудел. Чуть ли не с хлеба на квас перебивается. Донат я выделил, а вот постоянно отстегивать отказался. Нефиг баловать! Но и этому в посольстве оказались рады, потому и встречали душевно.
А вот немцы не нарисовались. Ожидал, что пригласят, принесут извинения и предложат вернуться, пообещав золотые горы. Ничего подобного. Обиделись дойчи. Я им виды на жительство, считай, в рожи швырнул. Тут еще аргентинские газеты «помогли», позлорадствовав над жадностью тевтонов. Дескать, экономили пфенниги, в результате потеряли уникального целителя. Он теперь наших деток лечит, причем, многих бесплатно. Съели? Из немецких газет я узнал, что Шредер действовал по личной инициативе. Сэкономленные марки направлял в бюджет клиники, не в карман клал. Просто он считал, что платить столько какому-то русскому — чересчур. Половины хватит. Газетчики раскопали, что папа Шредера воевал на Восточном фронте, да еще в эсэсовских частях. Гаду повезло уцелеть. Свое отношение к унтерменшам он передал сыну. Гаупткомиссар Бах отделался выговором и вернулся на службу. Наши паспорта переслали в посольство, поскольку те собственность СССР.
Следствием появления в поместье нового жителя стало мое переселение в кабинет. Спал я теперь там. У дона Педро, как я в шутку окрестил сына, оказалось свое представление о времени суток. Днем он предпочитал спать, а вот ночью требовал поесть и вообще уделять ему внимание. В первое утро я проснулся разбитым.
— У тебя в кабинете есть диван, — посоветовала жена. — Спи там. Я-то днем могу, а тебе работать.
Потому и перебрался. В первую же холостяцкую ночь ко мне в дверь постучала Исабель. Я впустил ее, но обнимать не стал. Молча указал на стул. Она села и тревожно посмотрела на меня.
— Вот что, Исабель, — сказал я, ощущая себя героем дешевого сериала. — Та ночь была безумием. Нам следует прекратить отношения. У меня жена, сын, я их люблю и не хочу огорчать.
Она кивнула и всхлипнула. Чувствуя себя последним подлецом, я подошел и стал гладить ее по голове. Она уткнулась мне лицом в живот, что-то бормоча по-испански. Затем отстранилась и посмотрела на меня влажными глазами.
— Я хотела родить от тебя, — заявила, вздохнув. — Может, и получится. У нас с тобой все же было.
— Как к этому отнесутся на Кубе? — спросил я, немного охренев от такой откровенности.
— Нормально, — успокоила она. — У нас не считается предосудительным родить без мужа. Я буду получать пособие, плюс здесь кое-что скоплю. Есть еще причина. Скажу правду, Мигель, не хочу служить в армии. Мне нравится учить детей. Это моя специальность по диплому, я выбрала ее осознано. Но вышло так, что меня призвали, — она вздохнула. — Правда, я нисколько не жалею, потому что благодаря этому встретила тебя. Я хочу сына, как у Марии. Он такой красивый! Беленький!
— А если будет дочка?
— Сын! — возразила она. — От таких, как ты, рождаются сыновья. Как у Фиделя[5]. Мой мальчик вырастет большим и умным, выучится на врача. Мне будут завидовать все в поселке.
— А на личной жизни это не отразится?
— Ты о замужестве? — уточнила она и улыбнулась. — Не волнуйся, замуж выйду, как только захочу. Причем, за того, кого выберу сама. Или сомневаешься?
— Нет, — ответил я. — Если родишь мне ребенка, буду помогать. Ты станешь состоятельной женщиной. Я открою счет в банке на твое имя и перечислю на него деньги. Вы не будете нуждаться.
— Знаю, — сказала Исабель, встала и чмокнула меня в губы. — Ты очень добрый, Мигель…
Она ушла, а я полночи провалялся на диване не в силах уснуть. С одной стороны, поступил правильно, а с другой… Меня неудержимо тянуло к Исабель, справиться с желанием было тяжко. Перед глазами вставали соблазнительные картины. Гладкая кожа цвета молочного шоколада, точеные ноги, упругие полушария грудей с темными сосками… Я едва удержался от желания встать и прокрасться в знакомую спаленку. «Угомонись, жывотное! — одернул себя. — Ведь понятно, что тебе ее подсунули. Потому и выбрали красавицу с русским языком. Нет? А с чего обрадовался Луис, когда ты купил ей машину? Выполнению задания? Как легко она согласилась на разрыв. Никаких истерик, криков: «Ты меня не любишь!» Всего несколько слезинок. Встала и ушла, одарив прощальным поцелуем. Все, забыли!» Успокоенный этой мыслью, я уснул.