Черный дом,

Он замолкает. Карандаши лежат на столе. Вместе с незаконченным рисунком, изображением то ли летающей тарелки, то ли круглого кофейного столика.

Дверь во двор открыта.

Вглядываясь в «молоко», скрывающее качели и гимнастическую стенку Дэйва, Дейл чувствует, как горло сжимает страх. Вновь в нос бьет запах тела Ирмы Френо, жуткий запах гниющего сырого мяса. Уверенность в том, что его семья защищена магическим кругом (такое может случиться лишь с кем-то другим), исчезает. Ее место занимает осознание случившегося: Дэйва нет. Рыбак выманил его из дому и утащил в туман. Дейл видит ухмылку на лице Рыбака. Видит руку в перчатке, желтой, зажимающую рот его сыну, но не выпученные, полные ужаса глаза ребенка.

В туман и за пределы известного нам мира.

Дэвид.

Он пересекает кухню на ватных ногах. Ставит бокал на стол. Под основание попадает карандаш, бокал наклоняется, вино выплескивается на незаконченный рисунок Дэйва, пятно очень уж похоже на кровь. Дейл выходит за порог, и хотя собирался крикнуть, с губ срывается едва слышный шепот: «Дэвид?.. Дэйв?»

В первый момент, который длится вечность, ничего не слышит. Потом до него доносится мягкий топот ног, бегущих по влажной траве. Из сгущающегося тумана материализуются синие джинсы и свитер «регби» в красную полосу. А еще через секунду он видит улыбающееся лицо сына под копной соломенных волос.

– Папа! Папа! Я плавал в тумане! Все равно что попал в облако!

Дейл хватает сына. Вдруг возникает желание отвесить ему оплеуху, наказать за то, что испугал отца. Но желание это проходит так же быстро, как и появилось. Он целует Дэйва.

– Я знаю. Должно быть, это забавно, но теперь тебе пора домой.

– Почему, папочка?

– Потому что маленькие мальчики иногда теряются в тумане. – Он оглядывает затянутый белым двор. Едва различает силуэт стола, но не знает, разглядел бы его, если б раньше не видел тысячу раз. Вновь целует сына. – Иногда маленькие мальчики теряются, – повторяет он.

Теперь мы можем проверить, что поделывают наши знакомцы, как давние, так и новые. Джек и Фред Маршалл вернулись из Ардена (ни один не предложил перекусить в ресторанчике «Кухня Греты» в Сентралии, когда они проезжали мимо), оба сидят в одиночестве, каждый в своем доме. Всю дорогу из Ардена Фред не выпускал из рук бейсболку сына, держит он ее и сейчас, когда ест согретый в микроволновой печи «телеужин» и смотрит выпуск новостей Пятого канала.

Разумеется, центральная тема выпуска – Ирма Френо. Фред берется за пульт дистанционного управления, как только они завершают показ развалин «Закусим у Эда» и дают в записи репортаж из трейлерного парка[75] «Холидей». Особое внимание уделено обшарпанному дому на колесах, с крылечком, которое сооружено из трех досок, лежащих на двух бетонных блоках.

– Здесь, на окраине Френч-Лэндинга, скорбит в одиночестве мать Ирмы Френо, – сообщает в объектив камеры репортер. – Каждый может представить себе, какие чувства она сегодня испытывает. – Репортер симпатичнее Уэнделла Грина, но в глазах тот же нездоровый блеск.

Фред нажимает кнопку «OFF» и рычит: «Почему они не могут оставить в покое бедную женщину?» Смотрит на недоеденный бифштекс, но аппетит как отрезало.

Очень медленно он поднимает бейсболку Тайлера, пытается надеть на голову. Размер не тот, и Фред думает, что надо бы увеличить его, переставив фиксатор на пару отверстий в пластиковой полоске. От этой мысли Фреда бросает в ужас. А вдруг этого хватит, чтобы убить его сына? Всего лишь перестановки фиксатора? Он полагает, что с такими мыслями он скоро чокнется, как его жена… или Сойер. Доверять Сойеру – такое же безумие, как и думать, что жизнь сына зависит от местоположения фиксатора… однако он доверяет Сойеру и верит, что фиксатор переставлять нельзя. Он берет вилку, снова принимается за еду в бейсболке Тая, сидящей на самой макушке.

Нюхач Сен-Пьер сидит на диване в нижнем белье, на коленях раскрытая книга (сборник стихов Уильяма Блейка), но он не читает. Медведица спит в другой комнате, а он борется с желанием смотаться в бар «Сэнд» и купить дозу крэнка, хотя он уже лет пять как с этим завязал. После смерти Эми он борется с этим желанием каждый день и побеждает, лишь напоминая себе, что наркотик помешает ему найти Рыбака и должным образом наказать его.

Генри Лайден в своей студии с гигантскими наушниками «Акай» на голове слушает Уоррена Ваше, Джона Банча и Фила Фленигэна, играющих «Я помню апрель». Он чует туман и сквозь стены, запахом он напоминает воздух у «Закусим у Эда». Другими словами, пахнет плохой смертью. Он задается вопросом, как прошло посещение Джеком отделения Д Лютеранской больницы округа Френч. Думает о своей жене, которая (особенно после танцев в «Макстоне», пусть он этого и не осознает) вроде бы вновь вернулась в их дом. Потому что тревожится за него.

Да, конечно, всех знакомцев можно найти, но один словно выпал из нашего поля зрения. Чарльза Бернсайда нет ни в актовом зале «Макстона» (там по древнему цветному телевизору, подвешенному на кронштейнах у стены, показывают серию «Семейных уз»), ни в столовой, где уже расставили закуски к ужину, ни в его комнате (простыни, конечно, поменяли, но в воздухе стоит запах говна). А как насчет туалета? И тут неудача. Торвальд Торвальдсон заходил туда по малой нужде, потом помыл руки и вышел, так что мужской туалет пуст. Но вот что странно: в одной из кабинок боком лежит ворсистый шлепанец. Яркими черными и желтыми полосами он напоминает огромного сдохшего шмеля. И лежит он во второй кабинке, которую всегда предпочитает Берни.