Черный дом,

– Эми иногда приходит ко мне во сне. Мы разговариваем. Как я смогу говорить с ней, если откажусь от возможности найти ее убийцу? Нет, я иду с тобой.

Джек смотрит на Дока.

– Я с Нюхачом, – отвечает на молчаливый вопрос Док. – Иногда нельзя прятаться за спины других. А потом, после того, что случилось с Мышонком… – Он пожимает плечами. – Одному Богу известно, что мы от него могли подцепить. Или от того, что пытались подойти к этому дому. Боюсь, в любом случае долгая жизнь нам не грозит.

– Что произошло после моего отъезда? – спрашивает Джек.

Док издает короткий смешок.

– Как он и сказал. В три часа ночи мы просто смыли то, что осталось от Мышонка в ванне. А остались только пена и волосы. – Он корчит гримасу (желудок определенно хочет избавиться от своего содержимого), допивает лимонад.

– Если мы собираемся что-то сделать, – вырывается у Дейла, – то пора.

Джек смотрит на часы. 11.50.

– Еще рано.

– Я не боюсь умереть, – говорит Нюхач. – Я даже не боюсь этого адского пса. Его можно остановить, если всадить в него достаточно пуль, мы-то знаем. Но этот чертов дом нагоняет на меня страх. Воздух вокруг него густой, как вода. Болит голова, тело становится ватным. Прямо-таки как при сильном похмелье.

– А меня подводит желудок, – добавляет Док. – Желудок и… – Он замолкает. Не хочет упоминать вслух Дейзи Темперли, девушку, которую невольно убил, неправильно выписав дозу лекарства, но видит ее перед собой так же отчетливо, как ковбоев на экране телевизора, который висит под потолком. Светлые волосы, карие глаза. Иногда он заставляет ее улыбнуться, несмотря на боль, когда поет ей песню Вэна Моррисона о девушке с карими глазами.

– Я иду из-за Мышонка, – продолжает Док. – Я должен. Но это место… это гиблое место. Вы не можете этого знать. Возможно, думаете, что понимаете, куда идете, но знать не можете.

– Я понимаю больше, чем вы можете себе представить, – отвечает Джек. Теперь его очередь остановиться, оглядеться. Помнят ли Нюхач и Док слово, которое произнес Мышонок, прежде чем умер? Помнят ли они д’ямбу? Должны, они при этом присутствовали, видели, как книги соскользнули с полки и зависли в воздухе, когда Джек произнес это слово… но Джек практически уверен: спроси он их сейчас, они ответят лишь удивленным, ничего не понимающим взглядом.

Частично потому, что д’ямбу трудно запомнить, совсем как точное расположение съезда к «Черному дому» с шоссе номер 35. А главным образом потому, что слово это предназначалось только ему, Джеку Сойеру, сыну Фила и Лили. Он – главарь банды Сойера, потому что он – другой. Он путешествовал, а путешествия расширяют кругозор.

Что ему следует рассказать о своих путешествиях? Пожалуй, ничего. Но они должны ему верить, и, чтобы добиться этого, он должен воспользоваться словом Мышонка. В глубине сердца он знает, что пользоваться им можно очень осторожно (д’ямба – что винтовка, может выстрелить ровно столько раз, сколько патронов в магазине, а потом только щелкнет), и ему не хочется тратить драгоценный «патрон» здесь, вдали от «Черного дома», но он потратит. Потому что они должны верить. Если не поверят – их отчаянная попытка спасти Тая закончится тем, что они будут стоять на коленях перед «Черным домом», с кровоточащими носами, кровоточащими глазами, выхаркивая в отравленный воздух кровь и зубы. Джек может сказать им, что большая часть этого яда вырабатывается у них в голове, но словами не помочь. Они должны верить.

И потом, до полудня еще семь минут.

– Лестер, – зовет он.

Бармен, всеми забытый, отирался у двери в кухню. Не подслушивал, слишком далеко, но и не хотел привлекать внимание. Однако привлек.

– Есть у вас мед? – спрашивает Джек.

– М-мед?