Танцующая с бурей

Он поцеловал ее в ответ, как снилось ей во снах. И на мгновение ей показалось, что если она закроет глаза и немного подождет, то, может быть, когда снова проснется, поймет, что это всего лишь сон. Не было ни провала. Ни ненависти. Ни отрубленных перьев, лежащих на полу.

– Сними все это, – выдохнула она в промежутках между поцелуями. – Я хочу прикасаться к тебе, а не к этому железу.

Позже, когда все закончилось, она сидела в постели и смотрела, как он спит. На ее коже высыхал пот. Кончиками пальцев она провела по его ирэдзуми – красивый тигр крадется по правой руке, Имперское Солнце – на левой. Она перевела взгляд на свою руку – на зеркальное отражение этой ненавистной иконы на своем теле. Теперь она поняла, что имел в виду Даичи, когда он назвал ирэдзуми признаком рабства. Теперь она тоже хотела вырезать его раскаленным ножом, прижечь кровью, выжечь дотла, раз и навсегда уничтожить метку этого маньяка со своей кожи.

Но обретет ли она после этого свободу?

Она могла симпатизировать Кагэ и разделять все их чувства, но это не оправдывало ее. Она знала, что растущая ненависть к Йоритомо возникла не из-за чувства несправедливости, насилия над землей, массового уничтожения животных и людей и плачущего кровавыми слезами неба, а из-за ее собственной боли. Ее собственной раны. Ее собственного страдания – всё, как говорила Мичи. И когда она вспомнила свои слова в разговоре с Аишей, они показались ей лживыми. А правда была в том, что она больше не хотела справедливости. Она хотела мести.

Может, Даичи был другим? Или люди Кагэ? Они говорили об освобождении и революции, но сколько из них стали бы петь эту песню, если бы родились лотосменами или были упитанными детьми знатных дзайбацу. Совесть молчит, когда в брюхе не урчит. Деньги ненавидят те, у кого их нет. Власть ненавидят те, у кого нет власти.

Это что – ее мысли? Ее или Буруу?

В конце концов, разве это имеет значение?

Боги, я больше не понимаю, что происходит.

Она закрыла глаза руками. Теплый ветерок ласкал ее обнаженную кожу, покрывая ее мурашками. Как хорошо сидеть здесь, смотреть на Хиро, вспоминать его вкус. Плохо, что в комнату в любой момент может ворваться дворцовый охранник, который потащит ее в тюрьму, к отцу. Хорошо, что она узнала, какими нежными могут быть его прикосновения, по крайней мере, она познала любовь.

Вот что происходит. Прямо здесь и сейчас. Аиша говорила правду: радуй себя, пока можно.

Она оглядела комнату. По полу были разбросаны доспехи о-ёрой. Она подняла перчатку, тяжелую, как камень, в ее маленьких руках. Она была черной, безжизненной, из манжеты змеился кабель питания, на конце которого щерился соединительный штекер. Она улыбнулась, вспоминая неловкое бормотание, щелчки выключателей, клацанье застежек и пряжек, стук металла по деревянному полу. Сунув руку в перчатку, она увидела, как напряглись сухожилия под ее тяжестью. Она провела пальцами по поверхности: на металле было выбито нечитаемое кандзи гильдии и рыскающие тигры. Звери неподвижно смотрели на нее – полосы на мордах и боках, мертвые, безжизненные.

Она подумала о Буруу – один, в заточении – и закрыла глаза.

Он, наверное, ненавидит меня.

Она сжала пальцы в перчатке в кулак, почувствовав холод железа. И от этого движения в перчатке сжался десяток псевдо-сухожилий, обхватив руку. Даже без подключенной энергии это грубое движение машины выглядело как прекрасный танец. Интересно, каково это – носить такой костюм, управлять его силой? Быть непроницаемым. Неприкосновенным.

А потом она вспомнила о несчастном Кине, заключенном в своей коже, как в ловушке. Его полутело, полужизнь – все время подключен к своему скафандру, как младенец связан пуповиной с матерью. Кабели, провода, питательные вещества. Жить, не чувствуя ни солнца на лице, ни свежего ветерка на теле, только украдкой, во тьме, в тиши. Какую цену надо заплатить, чтобы стать непроницаемым? Чтобы никто не мог прикоснуться к тебе, никогда, ни разу за всю твою жизнь.

Она поняла, что скучает по нему. Прошел почти месяц после их встречи в Йиши. Интересно, как он? Зажили ли его ожоги? Можно ли передать ему записку? Теперь она знала, что он переживал за нее больше, чем она за него. Что теми долгими ночами в лесу он увидел в ней что-то, что просто не могло быть реальностью. Ей хотелось поговорить с ним, рассказать, что она чувствует…

Она снова посмотрела на Хиро.

Что я чувствую?

Боль. Вину. Ничего похожего на справедливость.