Самая страшная книга 2018 ,

22
18
20
22
24
26
28
30

– В общем, у нее отец был в приятельских отношениях, что ли, с нашим директором, – негромко продолжал Макс, – самый обычный человек, трамваи водил вроде, то есть проще некуда. Ну, где-то он директору помог, потому Вальку сюда взяли. Сам понимаешь, все сразу почуяли, что она чужая, хоть тут и форма, типа все равны, и все такое. Травили ее. На какой-то праздник позвали с собой на дачу, вроде бы пошли на мировую. Она выпала из окна второго этажа. Высота не такая большая, но внизу дорожка, вымощенная плиткой, необработанным булыжником. Короче, неизвестно, конечно, ничего не доказано. Никто ведь всерьез не назовет десятилетних детей убийцами. У взрослых мир рухнет. А что целый мир рядом с жизнью девочки?

– Ты был там? – резко спросил Антон.

Макс уронил лицо в ладони, коротко кивнул.

– Я не обижал ее, честно, – глухо ответил он, – Я ничего не видел. Был внизу, смотрел телек, они были наверху, вместе. Потом звон стекла, что-то шлепнулось. Господи, наверное, никогда не забуду этот звук. В общем, с тех пор я видел Вальку в школе. Раза два. Не знаю, видели ли остальные… Я никогда не спрашивал.

Макс замолчал.

– Ты поэтому с ними не общаешься?

Прозвенел звонок, но они сидели не шевелясь. Уходя, девчонки бросили на них недоуменный взгляд, одна выразительно постучала пальцем по виску, ее подружки захихикали.

– Нет, потому что они не программируют на питоне и разговаривать нам не о чем, – выглядывая сквозь растопыренные пальцы, наконец сказал Макс.

– Что?

– Ты что, реально повелся? – лицо Макса, до этого осунувшееся и бледное, расцветало на глазах. – Ну ты даешь! Я в восторге! Манифик!

– Ты придумал все это?

– О нет! – Макс, прикрыв глаза, зашептал: привидение убитой школьницы бродит по школе и пугает учеников. Бойтесь розового пони!

Макс перегнулся через стол и щелкнул зубами у самого лица.

Антон молчал. Зал заливал яркий холодный свет. Глаза у Макса в этом свете блестели, как две коричневые пуговицы.

– Ну, ты еще думаешь, я плохой актер?

Антон взял рюкзак и вышел из столовки.

Он снова был один. Через пару дней после того случая Макс сам подошел к нему, сказал что-то, но Антон не стал слушать.

В столовке он облюбовал столик у окна, рассчитанный на одного и, похоже, вовсе не предназначенный для учеников. Может быть, за ним пили чай буфетчицы, или на него собирали посуду. Антону было все равно. Он жевал бутерброды, глядя, как внизу скачут, потешно подпрыгивая, вороны, как летит и ложится на землю снег, как шевелятся ветки деревьев, и старался не думать ни о чем.

Слепленная на ходу байка Макса не годилась даже для дошколят и тем сильнее задела. Вестись на нее и впрямь было глупо, но в ней было что-то неприятное, как во взгляде той девчонки с рюкзаком, которую Антон больше не видел, хотя и не искал, решив выбросить весь этот бред из головы.

Новый год Антон отметил среди своих. Они приняли его как блудного сына, вернувшегося в отчий дом. Смеялись, гуляли громко, весело и пьяно, с бенгальскими огнями, кисловатым шампанским, безвкусными, замерзшими на улице шоколадными конфетами. В квартире Тимы под бесконечно длинные треки, в сигаретном дыму Антон смеялся со всеми, пил из протянутых стаканов, пытался запомнить новые словечки, танцевал с пахнущей вином и тошнотворно сладкими духами («Ты че, дурак, это же „Энжл“ от Тери Маглера») Руськой. Кофточка на ней была такой тонкой, что просвечивала родинка над правой грудью, и такой короткой, что пальцами Антон касался горячей кожи на пояснице. Руська не возражала, дышала в шею, все плыло от духоты и выпитого, по стенам бежали цветные пятна «звездного неба». Антон обнимал Руську, а потом сквозь темноту с высоты третьего этажа смотрел, как она садится в дрожащую от басов машину и уезжает куда-то навсегда.