Воздух тут был настолько чист и прозрачен, что все виделось очень четко и ясно, до самых мельчайших деталей, до самого крошечного листика на деревьях и до самой крохотной песчинки. Прямо на воде стояло огромное окно, такое громадное, что в него без труда могло войти крепкое парусное судно.
Уже потом я рассмотрела, что на самом деле это было не окно, а гигантский куб, и в каждой грани его видна была одна сторона Мира Прозрачных Островов. Словно на телеэкране, перед нами разворачивалась диковинная картина.
Длинный песчаный берег, ярко-голубая вода, множество красивых раковин, сверкающих чистейшим розовым, белым, сиреневым и голубым перламутром. Некоторые были величиной с небольшую собачью будку и едва ли не наполовину погружены в песок. А другие, совсем маленькие, лишь отражали лучи тамошнего светила, бросая на воду радужные блики.
Возле одной из больших раковин сидели два белоголовых мальчика, розовощеких и пухленьких. Лет им было, наверное, по пять, не больше. Карапузы нанизывали на длинную бечевку цветы и крошечные перламутровые шарики-бусины. Их светлые головки соприкасались, синие глазки неотрывно следили за процессом, а проворные ручки трудились без устали. Рядом с ними уже лежало несколько связок таких бус, яркие желтые и оранжевые цветы на них перемежались с крупными перламутровыми бусинами.
– Каждая такая бусина сделана из раковины, – принялся пояснять Ходящий, – и стоит не меньше золотого слитка. Достать их сложно, но можно. Раньше было можно.
– Зачем им бусы? – удивленно спросил Лука, который тоже стоял, как завороженный, и не отрывал взгляда от портала.
– Это цвета рождения, – вдруг заговорила Эви. – Они будут праздновать рождение новых детей. Ночью будет праздник, и новорожденных нарекут именами. Так здесь принято, и так было всегда.
– Ты помнишь? А я не помню вообще ничего, только как раковины доставали со дна глубокой лагуны, – с сожалением заметил Хант. – Мои братья их доставали, а я смотрел. И больше ничего не помню, даже как меня поймали, не могу вспомнить.
– Потому что чародей Вейма стирал память каждому ребенку, который попадал на пиратские суда. Чтобы никто не помнил своих родных и своих имен, – мрачно пояснила Эви.
– А ты? Тебе разве не стерли память? – удивился Хант.
– Нет.
Эви не стала больше ничего рассказывать. У нее на груди вдруг появилось ожерелье из цветов и ракушек. Вблизи оно казалось еще красивее, и Ходящий уставился на Эви так, будто увидел жуткое привидение.
– Оно что… – пробормотал он, и его толстые, как сосиски, пальцы, потянулись к девочке.
– Оно не настоящее, – тихо ответила Эви и отодвинулась подальше, – убери руки. Это призрачное ожерелье, забыл? Мы призраки, и все, что ты видишь, не такое, каким кажется…
– Дери вас лусы! Тьфу!
– Портал закрыт. Видеть можно, а попасть туда уже нельзя, – вдруг заговорил Иоко, – мы остановили воровство детей из Мира Прозрачных Островов. Мне помогали мои во́роны, но подсказку дала девушка, которая была ведуньей в Мире Прозрачных Островов. Хранителями на том острове были девушки-ведуньи. Они обладали большой силой, но одни закрыть портал не могли. Да и я не смог бы, это не под силу ни одному Чародею. Ни открыть, ни закрыть. Нам удалось это сделать только вместе с этой девушкой.
– Как ее звали? – тихо спросила я.
– Они никогда не называют своих имен. Ни один житель Прозрачных Островов не открывал нам своего имени. У них к имени привязана душа. Чтобы Хозяин не украл душу и не стал сильнее, они хранят имена в тайне, – пояснил Иоко. – Я вспоминаю все больше и больше. Кажется, вспомнил все: и как закрывал портал, и как мы сражались с пиратами. И девушку вспомнил. Она присоединилась к нам, потому что после закрытия портала не смогла вернуться в свой мир.
– И как вы ее называли? – снова спросила я.
– Хранительница. Мы называли ее Хранительницей.