– Как же его помнить, если мы были совсем маленькими? Я помню только ракушки, из которых мои сестры делали бусины, и большие плоты, с которых ловили рыбу. И все. Больше ничего.
– Я тоже помню плоты и бусы из ракушек. И еще браслеты. И большие черные суда, которые нападали на наши острова и забирали детей в плен. Это было страшно.
– На них приплывали пираты из Мира Синих Трав, это знали все, – добавила Эви.
– Нас доставляли на судах, а потом проводили по этому мосту. И мы пели. А мост назывался тогда мостом Грустных Песен, – добавил Хант.
Из прорехи в листве на него упал лунный свет, и я увидела глубокую недетскую печаль в его глазах. Он как-то жалобно моргнул, потер веки, тряхнул головой, и длинная непокорная челка скрыла лихорадочный блеск его глаз, полных слез. Похоже, призраки слишком ярко вспомнили свое прошлое.
– Я знаю эту песню, – проговорил вдруг Иоко. – «Дорога без конца под круглою луной, там вытоптан кирпич, там ветер, дождь и зной».
– «Никто не пошел бы по той дороге сам, но коль тебя ведут, пой славу небесам», – тихо добавила Эви.
– Так и есть. Первый куплет. Помню, однажды я ехал по мосту вслед за караваном с детьми-невольниками. Только что вспомнил… – в голосе Иоко отчетливо прозвучали виноватые нотки.
– Тогда споем, чего там, – беспечно проговорил Хант и затянул неожиданно ясным и чистым голосом медленно и заунывно:
Эви принялась вторить ему, Иоко подпевал, и у них получилось вполне сносное трио.
Тоскливей песни мне еще не доводилось слышать. Я вздохнула, провела ладонью по гладким перилам и осторожно предложила:
– Давайте что-нибудь повеселее, а?