Рубеж (сборник)

22
18
20
22
24
26
28
30

Сначала, когда Эгмонт и его гвардейцы добрались до Западного крыла, им противостояли разрозненные мелкие группки грабителей, которые почти не оказывали сопротивления. Городское отребье привыкло нападать скопом на одного и, раз скрестив клинки с закаленными в боях ветеранами, показывало спину и бежало, спасая свою шкуру. Но постепенно мятежники сбивались в кучу, их было уже трое – четверо на одного, и отряд принца медленно увяз в их массе.

Был лязг клинков, стоны раненых, проклятья умирающих, мелькали серые землистые лица мятежного сброда, их коричневые кафтаны, Эгмонт тыкал мечом в это мельтешение серого и коричневого, вокруг падали один за другим его люди. Но вот семеро уцелевших плечом к плечу встали поперек коридора, а напротив, спинами к конюшне, выстроились тесными рядами не менее пяти десятков бунтовщиков.

Мятежники не обольщались своим превосходством, прекрасно зная, что, будь у Эгмонта и его бойцов время, они прорвутся к дверям конюшен, пусть даже и понеся потери. Но времени не было, оно ускользало, таяло в дымном воздухе, последние песчинки убегали прочь… Этажом выше слышался гулкий топот сапог – это на помощь выжившим мчались их дружки, чтобы ударить в спину наглецам, посмевшим оторвать их от святого дела грабежа и насилия.

Вновь в воздухе замелькали клинки, пролилась кровь, но время уже было упущено, и оставшиеся в живых бойцы Эгмонта сбились в кольцо вокруг своего господина. Окружившие их бунтовщики угрюмо молчали, тяжело дышали, буровили гвардейцев маленькими злыми глазками, шалыми от вседозволенности. Вперед вытолкался один, высокий, дородный молодец в кафтане побогаче, его плечи покрывал самодельный плащ из содранной со стены портьеры.

– Ну что, ваше Высочество, не вышло сбежать-то?

Эгмонт молчал.

– Последний раз говорю: отдавайте вашу ведьмовскую лягушку и идите потом на все четыре стороны.

Эгмонт молчал.

Ни к чему было спорить с врагом, если и так уже все решено.

– Стало быть, не хотите с нами, быдлом и отребьем, разговоры говорить, – осклабился вожак мятежников. – Тогда, мужики…

Он не договорил своей речи.

Из дальнего конца коридора, из дымной темноты за спинами мятежников донесся крик.

Не просто крик – дикий, панический вопль, сорвавшийся в бесконечный визг. Словно бы кричавший увидел наяву воплощение самых ужасных ночных кошмаров, от которых он привык прятаться под одеяло – но на этот раз кошмары содрали одеяло своими когтистыми лапами и тянулись к его горлу.

Вдоль коридора беззвучно и неторопливо скользил, не касаясь пола, призрак покойного короля. Эгмонт сразу понял, что это именно призрак – живые короли не имеют обыкновения просвечивать, сквозь них не видно лепных украшений на потолке и портретов на стенах.

Мятежники, торопливо осеняя себя охранными знаками, рассыпались в стороны. Гвардейцы Эгмонта остались стоять на месте: во – первых, бежать им было некуда; во – вторых, приказа бежать никто не отдавал; а в – третьих, они все равно уже собрались умирать, а от топора мятежника или от чар призрачного короля – не все ли равно?

Призрак Локхарда приблизился к замершим гвардейцам, продолжавшим кольцом стоять вокруг Эгмонта, зыркнул глазами налево – направо, от чего еще несколько бунтовщиков опрометью бросились в разные стороны, и сказал:

– Ну ладно, я дел в стране наворотил, так пусть в будущем умники в университетах спорят, прав я был или виноват. Но вы-то что решили по моему примеру поступать?

– Вы бы, Ваше Величество, раньше об этом думали, – нашел в себе силы дерзить Эгмонт. В этот момент он тоже ничего уже не боялся.

– Смелый стал? – поинтересовался мертвый король. – Ну-ну. Ты бы со мной рискнул поспорить, когда я живой был. Не боишься, что я и сейчас еще на что-нибудь способен?

– Мне, Ваше Величество, бояться уже нечего, – ответил принц, не опуская глаз. – Похоже, при всех раскладах помереть суждено.