Рубеж (сборник)

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты бы присел, брат, – ответил Эгмонт, подвигая стул.

– Некогда. Ну, говори. Твое время прошло, пора что-то ответить этим, – Эдмар указал на высокое стрельчатое окно, за которым бесновалась восставшая чернь.

– Нет, – просто ответил Эгмонт, садясь на стул, который только что предлагал наследнику королевства.

– Ты кретин, братец? – спросил Эдмар.

– Нет, – снова ответил младший принц.

– А по-моему, ты все-таки кретин. Эгмонт, это же просто лягушка. По слогам повторяю: ля-гуш-ка. Ты что, всерьез решил, что она твоя жена? Братец, не будь дураком. Я все понимаю, ты принес какие-то там брачные клятвы. Но тебя ведь отец заставил, ты бы сам в жизни не согласился жениться на этой… твари из болота, прости Господи.

– Ты не понимаешь, Эдмар, – устало сказал Эгмонт. – Их требования – откровенный бред, ты сам прекрасно знаешь. Но тогда, когда ты принародно, как они требуют, сожжешь мою жену, – при этих словах Эгмонт поморщился. – Сожжешь ее на костре за то, что она – практикующая черную магию ведьма, подложенная мне в постель нашим отцом для того, чтобы сосать мою кровь и творить зло жителям королевства… Тогда мятежники поймут, что могут заставить тебя делать все, что угодно. Ты начнешь бредить вместе с ними.

– Эгмонт, ты же знаешь: я не верю в эти нелепые обвинения, но…

Эгмонт перебил старшего брата.

– Я знаю, что ты не веришь, но мятежники решат, что, коли ты с ними согласен, то ты поддерживаешь всю ту чушь, которую они несут. Сегодня они говорят тебе, что моя лягушка сосет кровь, а завтра станут доказывать, что я питаюсь мясом нерожденных младенцев. Большое начинается с малого, брат, поверь мне.

– Меня мало волнует, что они будут доказывать мне завтра. Стоит им лишь чуточку утихомириться, и я начну хватать их и вешать. Десятками. Сотнями. Эгмонт, я их ненавижу, что бы там Эрхард ни говорил. Их ненавижу, а вас, братьев, люблю. И все-таки, не упирайся как осел, братец. Одна лягушка – в обмен на спокойствие королевства. А? Что скажешь?

– То же самое – нет.

– Эгмонт, нас всех убьют. Убьют из-за какой-то лягушки.

– Я учил историю, брат. Великие люди, не чета нам, погибали по более смехотворным причинам.

– Тьфу на тебя, упрямец! Хорошо, я тебе вот что скажу: когда наши гвардейцы узнали о том, что чернь требует всего лишь денег, вина – и сожжения твоей зеленой женушки, – они стали перешептываться, что у некоего принца Эгмонта стоило бы отобрать эту лягушку силой. Коли у него самого не хватает ума отдать ее добром. Ты не догадываешься, о каком принце Эгмонте идет речь?

– И что, ты предпочтешь пойти на поводу не только у восставшей черни, но и у мятежных гвардейцев?

– Эгмонт, – голос старшего брата был невероятно спокоен, – ты что же, хочешь мне сказать, что я плохой правитель?

Эгмонт встал. Не говоря ни слова, подошел к окну, распахнул его и посмотрел вниз, на собравшихся под окнами мятежников, озаренных багровыми отсветами сотен факелов. Затем повернулся к брату:

– Я не знаю, какой ты правитель. Я даже не знаю, был ли хорошим правителем наш отец. Но одно я знаю точно: хоть ты и назвал меня кретином, но настоящие кретины – те, кто пытается заставить тебя поверить в байку о том, что одна лягушка может угрожать жизни государства. Подумай сам, Эдмар: что это за страна, если ее мир и покой может быть разрушен всего лишь одной лягушкой?

Он тихо, почти что беззвучно усмехнулся.