Рубеж (сборник)

С этим не спорят. Пора – значит пора. Большинство из нас там, раньше, были людьми военными, мы прекрасно понимаем: надо – значит, надо, и не нам решать. Те же, кто не носил погонов, по большей части просто привыкли. Откуда мы знаем, что время настало, непонятно. Знаем, и все тут. Пора – значит, выходной закончился.

Один день у нас – выходной. Не один в неделю. Даже не один в месяц. Всего один в год, но мы и на него буквально молимся, когда этот день, наконец, наступает.

На двадцать четыре часа, и ни минутой больше, мы превращаемся в других людей. Перестаем быть теми, кем были там, раньше, до смерти. Мы обнимаемся и братаемся с бывшими врагами, пьем с ними, поем песни и, если повезет, их женщины отдаются нам сами…

Триста шестьдесят четыре дня в году все иначе. Мы все забываем и становимся теми, кто мы есть на самом деле: стаей диких зверей. Мы верим, что опять живы, и все идет своим чередом: убиваем врагов в бою, расстреливаем гражданских, одержав победу, насилуем их жен и дочерей, жжем и грабим, купаясь в крови и рыча от удовольствия.

Потом – снова этот день, когда мы собираемся в уютной пивной у подножья зеленого холма, прозванного нами Холмом Встреч. Память возвращается к нам, обрушиваясь бурлящим горным потоком, затягивает в свой водоворот, швыряет в лицо правду, заставляя каждого взглянуть в глаза самому себе. Никогда не думал, что нет ничего страшнее, чем бояться встретиться взглядом с зеркалом, потому что смотреть на себя тошно. Многие признаются, напившись до соплей и пытаясь преклонить голову на чьи-нибудь хорошенькие коленки, едва прикрытые короткой юбчонкой, что впервые научились испытывать стыд только здесь. Одни – сразу, другим нужны несколько таких встреч, чтобы проснулась совесть.

Те, кто впервые пришел в пивную у Холма Встреч, нередко пытаются кидаться на врагов с кулаками, стараются размозжить им головы тяжелыми пивными кружками – да вот только здесь нельзя умереть, здесь нельзя причинить вред, и боли мы тут тоже не чувствуем. Я имею в виду физические страдания…

Кто поступил так с людьми, раз в году собирающимся у подножья Холма Встреч? Кто заставил нас раз за разом переживать свои ошибки? Почему один день в году нас тошнит рассказами о преступлениях, что мы творили, и мы прячем друг от друга полные муки и боли глаза?

Это Бог? Я не знаю. Если это Господь, то он хорошо маскируется. Он не разговаривает с нами. Я пытался молиться… никому не говорил про это, но пытался, и по беспросветной тоске, иногда стекленеющей в глазах окружающих меня людей могу сказать, что кое – кто из них тоже пробовал. Но на том конце трубку не берут, сколько не набирай номер. Все, что нам осталось, это бесконечно выслушивать длинные томительные гудки, прекрасно понимая, что ответа не будет.

Иногда я чувствую себя глупым беспомощным щенком, которого раз за разом тыкают в сделанную им лужу. Щенку противно, он истошно визжит и воротит мордочку от острой вони, но все без толку. Ничего не поделать с рукой, крепко схватившей за шиворот. И никто не будет слушать нелепых, жалких оправданий щенка. Есть только один способ спастись от этого – вести себя так, как хочет жестокий учитель. Задирать лапку только там, где разрешено.

Можно ли вырваться из этого круга? Настанет ли когда-нибудь избавление? Кто знает…

Бывают такие выходные, когда кто-то из старых знакомых не приходит. И тогда в нас просыпается надежда. Этот оторвался, полушепотом говорим мы, как будто боимся, что кто-то может подслушать. Хочется верить, будто он смог сделать что-то, послужившее пропуском в другую жизнь, в иное существование, в отличное от нашего бытие, где все не так. Там светлый мир, который многим грезился в детстве, там легко дышать и нечего бояться. Ты можешь быть там самим собой, а не обезличенным устройством для нажатия на спусковой крючок. Когда я об этом думаю, то возникает желание рыдать от понимания своего несовершенства, и хочется орать в небо: ну скажи, скажи, пожалуйста, я хотя бы иду в нужном направлении? Подскажи, у меня есть шанс, пусть крошечный, едва различимый, но есть?

Я забыл, извините. Ответа не будет, потому что его не было никогда. Или мы найдем его сами, или…

Пора. Нам пора, и мне пора тоже.

Так устроен мир, что после выходного всегда наступают будни.

Дракон поперек дороги

Поперек дороги лежал дракон. Огромное тело покрывала грязно-серая чешуя. Бока дракона мерно вздымались и опадали, и костяные бляхи чешуи негромко постукивали в такт дыханию. Немигающие глаза с пристальным интересом уставились на подъезжающего всадника.

Раскрылась чудовищных размеров пасть, из нее дважды выстрелил раздвоенный язык. Вслед за языком в клубах серного дыма вылетели слова.

– Ты кто, путник? – голос звучал холодно и равнодушно.

– Я-то? – удивился юный всадник на гнедом жеребце. – Неужели по мне не видно? Я – рыцарь. Странствующий герой.

– Герой, – проскрежетал дракон. – Ясненько. Привет, герой. Ну, будем знакомы: я – дракон.