Он замолчал и долго лежал, закрыв глаза. Дыхание его было тяжелым и размеренным. Элли показалось, что он наконец заснул, но Малкольм вдруг снова присел на кровати.
– И в то же самое время наука утратила свою великую способность все объяснять. Со времен Ньютона и Декарта наука давала людям иллюзию полного контроля над природой. Считалось, что наука со временем может объяснить буквально все происходящее в окружающем нас мире – через постижение законов природы. Но в двадцатом столетии это убеждение развеялось раз и навсегда. Во-первых, принцип неопределенности Гейзенберга установил пределы тому, что мы можем узнать о субатомном пространстве. «Ну и что? – можете возразить вы. – Люди ведь не живут в субатомном пространстве, и кому какая разница, что там происходит? Практически это никак не влияет на нашу повседневную жизнь». Потом теорема Геделя установила такие же ограничения для математики – официального языка любой науки. Математики считали, что их язык несет в себе изначально заложенную особенную истинность, происходящую от законов логики. А теперь оказалось, что сама логика – понятие произвольное и неопределенное. Она вовсе не так абсолютна, как принято было считать раньше. А теория хаоса доказала, что вся наша каждодневная жизнь наполнена неопределенностью и непредсказуемостью. Это так же естественно, как внезапная буря с грозой, предугадать которую тоже невозможно. И вот теперь великая иллюзия всемогущества науки, иллюзия полного контроля разума над природой, которая господствовала несколько сотен лет, должна умереть – и случится это уже в нашем столетии. А вместе с ней отойдет и безоговорочная вера в науку, в право науки делать то, что она делает. Люди всегда верили: если науке пока еще что-то неизвестно, со временем она обязательно все постигнет. А теперь оказалось, что это далеко не так. Это только пустая похвальба ученых, свято верующих во всемогущество науки. Они и сами обмануты, они ошибаются искренне – как ребенок, который бесстрашно прыгает с крыши, искренне веря, что умеет летать.
– Ну, это уж слишком, – проронил Хаммонд, качая головой.
– Мы с вами – свидетели упадка и гибели научной эпохи. Наука, так же как все изжившие себя системы, самоуничтожается. Набрав огромную мощь, она оказывается не в состоянии совладать с этим могуществом. Потому что все сейчас происходит очень и очень быстро. Пятнадцать лет назад все сходили с ума по атомной бомбе. Вот это было настоящее могущество! Никто тогда больше ни о чем не думал. И вот, всего через десять лет после атомной бомбы, мы получаем новую могущественную силу – генетику. А генетика на самом деле гораздо могущественнее атомной бомбы. И она может попасть в руки кому угодно. Ее продукты попадают в комплект принадлежностей садовника. В школьную лабораторию, где дети учатся ставить всякие опыты. В дешевые лаборатории всяческих террористов и политических диктаторов. И у каждого, кому попадет в руки такая мощь, должен возникнуть естественный вопрос: «Что я буду делать с таким могуществом?» А это, пожалуй, единственный вопрос, на который современная наука не может ответить.
– И что же теперь будет? – спросила Элли.
Малкольм пожал плечами:
– Изменения.
– Но какие изменения?
– Все крупные изменения в чем-то подобны смерти, – ответил Ян Малкольм. – Пока это не случится, невозможно узнать, что будет после.
Он замолчал и снова закрыл глаза.
– Бедняга… – пробормотал Хаммонд.
Малкольм вздохнул:
– Вы хоть немножко понимаете, насколько мало шансов у вас или у любого другого из нас выбраться с этого острова живыми?
Шестое повторение
Восстановление системы оказывается невозможным.
Возвращение
Электромотор мерно жужжал, машина быстро неслась вперед по темному подземному тоннелю. Грант сидел за рулем и правил, опустив одну ногу на пол. Тоннель был очень однообразным, только иногда наверху попадались отверстия воздуховодов. Эти отверстия, очевидно, были прикрыты козырьками, чтобы внутрь не попадала дождевая вода, поэтому через них в тоннель проникало очень мало света. И все же Грант во многих местах замечал белые кучки испражнений животных. В тоннеле определенно бывало очень много животных.
Примостившись рядом с ним на переднем сиденье, Лекс посветила фонариком назад, туда, где лежал усыпленный велоцираптор, и спросила:
– А почему он так тяжело дышит?
– Потому что я выстрелил в него дротиком с транквилизатором.
ebooksa