Остров Смертушкин

И Лариса обещала: нет, она ни на шаг не отойдет от сестры.

– Ты столько раз пыталась взять ее с собой, но ей нигде не нравилось. Боюсь, это будет бесполезная трата денег.

– Там ей понравится. Это небольшой остров, вокруг только океан. Там нет ничего, что ее раздражает. Ни людских толп, ни городов. Психиатр Валерий Климентьевич говорил, что ей полезно иногда менять обстановку.

– Если Настю оставить, может что угодно случиться. – Мать состарилась гораздо раньше времени, которое природа отводит женщине на самоощущение взрослеющей богини, даже ее голос был каким-то выцветшим, лишенным жизненных сил. Так часто происходит с теми, у кого за спиной мрачным ангелом-губителем стоит неисчерпаемая беда. – Она может повеситься. Она уже пыталась, ты же знаешь.

– Знаю, – глухо вторила Лариса.

– Ее могут обмануть. Она может потеряться. Обещай, что даже если она будет раздражать тебя, ты ее не оставишь. Будешь помнить об ее… особенностях.

В номере Лариса заставила сестру принять успокоительное. Привычно истолкла таблетки в крошево и замешала в заранее заказанном молочном коктейле. Настя капризничала, хмурилась и даже упрямо отодвигала руки сестры. Это тоже было частью ритуала. Настя не считала, что нуждается в медицинской помощи. И даже десять лет назад, когда ее, подростка, нашли тщательно рассматривающей промасленную веревочную петлю, которую она привязала к люстре, даже тогда Настя удивленно таращилась на бьющуюся в истерике мать, которой тот вечер добавил щедрую порцию седых волос. И на пожилого психиатра, приехавшего по вызову. И на любопытную соседку-сплетницу, которая под предлогом: «Не нужна ли вам помощь?» зашла погреться у огонька чужой беды.

Настя искренне не понимала, почему ее поступок стал причиной этого нервного переполоха, почему все так расстроились, почему ее собираются лечить таблетками, от которых голова становится тяжелой, а мысли медленными и вязкими. Она уверенно отвечала психиатру:

– Да, я решила пойти дальше.

– В смысле, покончить с собою?

– Вы это так называете. Но я точно знаю, что смерть – это не конец. И уж тем более не конец себя. Может быть, я как раз хотела не покончить с собой, а наоборот – начать себя.

– Любопытно. Откуда же тебе всё это известно?

– Я с детства вижу больше, чем другие.

– И куда ты собираешься отправиться? В другие миры?

Доктору было под семьдесят, подобные разговоры не вызывали у него никаких эмоций, были привычным игровым полем, на котором рваный бред чужих фантазий вмешивался в законы мироздания; он отлично умел ориентироваться в логике любых извращенных ментальных схем.

– Не существует никакого «другого мира». – В интонациях четырнадцатилетней Насти была усталая снисходительность, словно она всю жизнь проработала завучем в коррекционном интернате. – Мир един. Просто вы видите его часть. А я несколько частей.

– А есть и те, кто видит мир целиком? – Доктор сделал пометку в своем истрепанном блокноте.

– Только тот, кто написал эту программу, – серьезно ответила Настенька. – Создатель.

– Понятно… Любопытно. И тебе было не жаль маму? Посмотри, как она расстроена. Ты осознаешь, что с твоим исчезновением ее жизнь потеряла бы смысл?

– А я бы не исчезла, – улыбнулась Настенька. – Нашла способ доказать ей, что продолжаю существовать. Я много об этом думала. Есть такие случаи. Те, кому надо, смогли достучаться до своих и передать весточку…