Остров Смертушкин

Допрашивали ее торопливо и строго по регламенту Баденского судебного уложения. Казалось, судьба Марии уже решена, и мрачный пожилой мужчина в мятом инквизиторском плаще выслушивал ее сбивчивые оправдания без всяческого интереса.

Умет ли Мария напускать туман? Нет? Странно, что она так нагло это отрицает, ведь все соседи свидетельствовали о том, что на рассвете именно ее дом окутан белым покрывалом, похожим на ветхое и пыльное платье призрака. Доводилось ли ей когда-нибудь лишать коров молока? Нет? А вот соседка утверждает, что однажды Мария погладила ее корову между рогов, и с тех пор скотина занемогла, потеряла интерес к жизни, а затем и вовсе издохла. Что? Эта корова и так была старая? Так может быть, Мария решила отправить ее на тот свет из сострадания? На каких условиях она отреклась от Бога? Ну, милая, не стоит отрицать очевидного. И плакать тоже поздно, раньше нужно было думать. Ходила на воскресные службы? Это звучало бы даже смешно, если не знать обо всех злодеяниях дьяволопоклонницы. Всем известно, что ведьмы обожают срывать богослужения. А то, что никто не заметил ее злодейств, так это потому, что Мария – могущественная, а соседи – наивные. Если бы он, инквизитор, оказался с ней в одной церкви, он бы ее, конечно, вычислил без труда. Доводилось ли ей подписывать какой-то договор? Зачем она отпирается, он уже не первый десяток лет ведет подобные допросы, и ему точно известно, что договор всегда существует. Может быть, это происходило во сне? Может быть, ее просили капнуть кровью на лист старого пергамента? Кстати, в каком обличье приходил к ней нечистый? Был ли на нем бархатный камзол, были ли глаза его желты, а зрачки – кошачьими? Как он говорил – должно быть, вкрадчиво и тихо? Долго ли убеждал ее принять сторону зла или она сразу согласилась? Было ли между ними срамное соитие? Если ей неудобно говорить об этом прямо, он поймет, она может просто намекнуть. Пусть хотя бы расскажет о том, как выглядел его детородный орган. Был ли он ледяным, как могильная плита? Было ли ей приятно, получала ли она наслаждение? Не заметила ли она каких-то особенных бесовских примет? Может быть, сквозь его густую шевелюру прорезались кончики рогов? Обратила ли она внимание на его ноги? Был ли он обут в сапоги? Врать глупо – ведь одна из ее соседок засвидетельствовала, что своими глазами видела, как в дом Марии заходил «важный господин», который был одет как дворянин и на мизинце его сверкал бриллиантовый перстень, а вместо сапог были копытца, которыми он лихо прицокивал на мостовой, совершенно не стесняясь обращенного на него взгляда свидетельницы. Еще один интересный вопрос – желал ли этот человек брака с Марией или это была серия постыдных тайных встреч? Сколько она извела мужчин, женщин и детей? У семьи, которая жила через три дома от Марии, недавно родилась мертвая девочка. Это был седьмой ребенок. Шестеро детей – совершенно здоровые, а седьмая – синяя, с выпуклым, как у демона, лбом и скошенной прорезью крошечного рта. Позвоночник мертвой девочки был закручен спиралью, как окаменевшая змея. Не хочет ли Мария сказать, что она не имеет отношение к этому событию? Это так непредусмотрительно – все отрицать. Она значительно облегчит собственную участь, если расскажет, кому была обещана душа этой несчастной девочки, для каких целей демоническому сословию потребовался бедный ребенок. Были ли у нее сообщники? Такие дела редко свершаются в одиночестве, пусть женщина раскроет имена всех тех, кто оказывал ей содействие. Пусть она ничего не боится, ведь теперь она находится под защитой святой церкви. И самое главное, каким образом Мария совершала все перечисленные злодеяния? Пусть она в мельчайших подробностях поведает о принципах своего колдовства, обо всем, чему ее научили. Если она расскажет всё честно, если она покается и не будет увиливать, у нее будет шанс спасти пусть не тело, но хотя бы бессмертный дух. Она ведь в курсе, какие мытарства ожидают ее душу, какая вечная мука, пустота и холод?

– Я ни в чем не провинилась, – шептала Мария.

Марии было холодно, ныли расцарапанные ноги, хотелось пить. Она находилась в тесной подземной темнице уже вторые сутки, за это время ей ни разу не предложили воды и пищи и даже толком не дали поспать. Как только она обессиленно погружалась в морок поверхностного нервного сна, к ней подходил стражник и грубо пинал ее мыском сапога под ребра.

– Вероотступница, смрадная псина! Я всё равно заставлю тебя признаться в грехе колдовства! Во имя Господа ты признаешься во всем, вонючая наложница дьявола.

– Господь наставлял о сострадании… Почему вы так со мною? Я ничего не сделала.

Инквизитор цитировал ей философа Жана Бодена:

– «Дьяволы обладают глубочайшими знаниями обо всём. Ни один богослов не может истолковать Священное Писание лучше них, ни один адвокат так хорошо не знает законов и установлений, ни один врач или философ лучше них не разбирается в строении человеческого тела или в силе камней и металлов, птиц и рыб, деревьев и трав, земли и небес!»

Мария быстро потеряла счет дням. В подземной темнице, где ее содержали, не было окон, и она не имела возможности следить за движением солнечного диска. Ее как будто поместили в зловещую сказочную страну, в которой не существует времени. Поначалу допросы были осторожными и почти вежливыми, затем инквизитор привел в темницу молчаливого мрачного мужчину, уродливое лицо которого пересекал рваный, местами побелевший от времени шрам. На полу был разложен старый кожаный фартук – такой был и у мужа Марии, мясника. Она почувствовала знакомый запах запекшейся крови. В свете свечи тускло блеснули металлические щипцы, какие-то искореженные гвозди, небольшой молоток с зазубринами. Мария поняла, что он сейчас будет с ней делать, и лишилась чувств.

До самого последнего момента, даже когда ее, обессиленную, изуродованную, постаревшую, с обритой головой, волокли к рыночной площади, Мария надеялась на оправдание. Она была уверена в том, что ничего плохого не сделала. Про Небесную Даму она рассказывать не стала – то ли хранила свой единственный секрет, то ли понимала, что такое признание окончательно лишит ее и без того призрачного шанса спастись. Но увидев в жаждущей крови толпе знакомое лицо своего мужа, который вместе со всеми негодовал, кричал, ждал расправы, она обмякла и сдалась. Поняла, что на небе уже включился для нее обратный отсчет. «Ты умрешь за меня», – звучал в голове знакомый голос Небесной Дамы.

Последние минуты земной жизни Мария провела как в тумане, наблюдая за происходящим словно со стороны. В последние дни ей довелось вытерпеть столько боли, что прикосновение языков огня к ногам воспринималось как освобождение. Как будто где-то над ее головой приоткрылась невидимая дверь, и осталось потерпеть последние мгновения, прежде чем можно будет, оттолкнувшись от земли, вылететь через нее и раствориться за ее пределом.

За этой дверью ее ожидало спасение…

Всю жизнь Мария считала женщину из сна своим альтер эго. Сознание ребенка готово принять любые невероятные вещи, сделать их частью обыденности. У детей варварское языческое мировоззрение, их мир населен волшебными существами, а сны являются такой же полноправной частью реальности, как любые будничные события. Лет до двенадцати Мария даже не задумывалась о том, что ее жизнь поделена на две равные части. В одной ее сжигают на костре за якобы еретические настроения, ей в лицо улюлюкает жаждущая крови толпа, с ней разговаривает древняя прекрасная богиня. В другой – ее награждают грамотами и дипломами за отличную учебу, ее любят родители и постаревший пёс по имени Улисс, она в кого-то влюбляется, с кем-то мечтает однажды встретить старость, с кем-то просто спит, а потом встречает Патрика и становится примерной женой.

Конечно, однажды пришло понимание – та, вторая, жизнь не вполне настоящая. Но в то же время она исполнена такими подробностями, она такая чувственная и привычная, что в ранг случайности ее не возведешь. Марии было лет двенадцать, когда она начала задумываться о том, что же это такое – ночная реальность, в которую погружает ее бессознательное? Кто та женщина из сна? И кто та прекрасная богиня, Небесная Дама, ее вдохновившая, а потом отправившая на смерть?

Мария начала собирать сведения – терпеливо, с самого начала настроившись на многолетний труд. Уже первый поход в читальный зал дал ей понять, что каждый кусочек пазла порождает больше вопросов, чем ответов. Родители были рады – дочь тихая и спокойная, всегда при деле, что-то пишет в многотомные тетради. В этом не было ничего необычного.

В родном городке Марии жили творческие люди. Каждый второй если не писал книгу, то сочинял музыку или шил причудливые наряды. Этому меркурианскому полету мысли способствовал неприветливый климат. Вечная ночь зимой, выстёгивающий душу ветер, серая морось, которая, казалось, пробирается под кожу, заполняет душу сырым тяжелым облаком. Что же еще делать, кроме как сидеть у камина, кутаясь в шерстяной плед, и, попивая имбирный чай, размышлять о вечном, доверяя свои фантазии и мысли бумаге?

Вот и Мария на протяжении многих лет писала книгу, которой так и не суждено было увидеть свет. Хрупкая блондинка, извергающая монотонный тяжеловесный текст, – в этом было что-то трогательное и даже почти сексуальное. Во всяком случае, так считали ее мужчины, а каждому из них Мария, конечно, зачитывала отдельные главы. Во мраке полярной ночи еще совсем юная Мария рассказывала своим любовникам о древних хтонических богах – так, как она сама их представляла. Много тысяч лет назад люди верили в Природу Всёпорождающую и Всёпожирающую. Ее называли разными именами – Гея, Иштар, Исида, Кибела, Рея. Темная сила, абсолютное поглощение, великое море, способное облечь в форму любую идею, а затем эту форму без остатка растворить. Темная материя, бессознательные животные порывы, страхи, страсти. Похоть, которая есть чистота, и чистота, которая есть смерть.

Когда-то в великом Вавилоне каждая женщина должна была единожды в жизни провести ночь с незнакомцем во славу богини Милитты. Сотни женщин сидели на полу храма, с повязками из веревочных жгутов на голове. Чужестранцы подходили к женщинам и бросали им в подол монеты со словами: «Призываю тебя на служение богине Милитте!» После этих слов избранница должна была удалиться с заплатившим. И это была не проституция, а священное занятие. Каждая женщина Вавилона проходила через этот обряд один раз в жизни – ни за какие богатства мира невозможно было купить ее нежность вторично.

Дикарки африканских племен, заламывающие черные руки в экстатическом древнем танце, – низкие частоты самой Земли пульсируют в их горячей крови, сама природа говорит с ними на неведомом языке. Античные иеродулы, знакомые с искусством божественного экстаза и способные познать само небо через объятия чужих рук. Мужчины приходили к ним, чтобы заняться любовью, и многим из них было неведомо, что сама Вечность смотрит им в лицо из глаз обнимающей их жрицы. Шумерские «надиту», которых, в отличие от проституток, называли «посвященными женщинами» и даже «сестрами бога»…

Любовники Марии редко вслушивались в ее слова внимательно – важнее было вдохновение, которым она лучилась, зачитывая свои тексты. Ее перебивали на полуслове, впивались губами в ее рот, не давая договорить, опрокидывали на пол. Она относилась к таким порывам снисходительно, а порой даже чувствовала себя вавилонской храмовой проституткой – ты сидишь здесь, чтобы славить богиню, а тебя тянут в укромный уголок ради того, чтобы после нескольких фрикций излить семя на подол твоего задранного платья.