Дерево наклонило к ней гибкий ствол, трепещущие лепестки потянулись к мясной корзине. Они были животными, эти деревья. Не существовало никакого болотного чудовища – парным человечьим мясом удобряли сам лес. Кожица кровожадного плода была похожа на живую плоть. Под ее маслянистой толщей пульсировали жилы, а древесный сок был темным, точно венозная кровь.
Одним шлепком упругого темного листа корзина была сбита с ее головы, и чья-то отрубленная рука, вокруг которой роились мухи, исчезла в зеве плода. По услышала утробное урчание и булькающий глухой стон – дерево переваривало добычу.
Только когда лепестки-щупальца потянулись за следующим куском, она спохватилась, ринулась вперед и подхватила корзину с земли.
По с детства учили, что существует лишь три чувства, достойные внимания. Любовь к огненной богине, преданность острову и готовность отдать жизнь за его нужды и всепоглощающее счастье, ради которого и стоит жить.
Поэтому о собственной сохранности она не задумывалась, как большинство тех, кто хотя бы раз почувствовал вкус вечности на кончике языка, ценность собственной жизни не была для нее слишком великой. Поставив корзину на голову, она храбро переходила от одного дерева к другому, следя за тем, чтобы мяса досталось всем поровну. Иногда ей казалось, что деревья пытаются атаковать и ее, и тогда она резко отскакивала в сторону – ноги ее были быстрыми и сильными.
Лес оказался совсем небольшим. Одно название – лес, на самом же деле – рощица. По справилась быстро. И только когда корзина опустела, она вдруг вспомнила о подруге, оставшейся позади. Без особенного волнения вспомнила – восторг триумфатора так подогрел ее юную кровь, что ей хотелось хохотать, запрокинув лицо к небу, танцевать среди этих болот. Радость выполненной миссии была подобна мощной анестезии. По больше не чувствовала ни мышечной ломоты, ни моральной усталости.
По позвала подругу по имени, сначала тихонько, затем громче, но никто ей не ответил. Перепрыгивая с кочки на кочку, но всё равно иногда проваливаясь по щиколотку в торфяную жижу, она добралась до кромки Кровавого леса и увидела собственные следы. Значит, вот то место, где они расстались с подругой. Теперь казалось, что это случилось целую вечность назад, хотя на самом деле едва ли прошло больше четверти часа.
По растерянно остановилась. Лес шелестел, торжествовал, вскидывал ветви в ритуальном танце, прославляющем сытость. По хоть и была опьянена гордостью победы, осознавала, что задерживаться здесь опасно, потому что для этих существ она ничем не отличается от мяса, соком которого пропиталась ее опустевшая корзина.
Она открыла рот, чтобы в последний раз окликнуть подругу, как вдруг приметила предмет, белеющий на темной пульсирующей земле. Прищурившись, По наклонилась и тут же отпрянула – это была человеческая рука, не отрубленная, но как будто оторванная – из кровавого месива торчал обломок кости. По приметила простой ракушечный браслет вокруг запястья. У людей, которые сидели в клетках, отбирали все украшения и одежду перед тем, как разрубить их на кусочки. Считалось, что болотному чудищу нужна только плоть, а любые чужеродные предметы мешают его пищеварению. Да и сам браслет… По видела его сотни раз. У нее самой был такой же. Это была рука ее подруги.
Вдруг резкая огненная боль пронзила ее лопатку. Подскочив, словно обожженная огнем, она обернулась и увидела, что дерево тянет к ней усеянную шипами ветку.
И тогда По побежала.
Остановилась она только на половине пути к деревне. Корзину по дороге потеряла.
Тот вечер, когда она, бледная, падающая с ног от усталости, в окровавленном платье, выбежала из джунглей навстречу уже потерявшей надежду толпе, запомнился По как самый счастливый в ее жизни.
Ее чествовали как королеву. Мать стояла перед ней на коленях и плакала, целуя ее ладони. Все жители деревни по очереди подходили к По и заключали ее в объятия. Ей приносили дары, в честь нее пели песни. На следующее утро им с матерью выделили самую лучшую хижину. Теперь По была освобождена от любой работы и имела право на лучший кусок за обедом, причем все не просто смирились с ее новым особенным статусом, но и радовались ему как дети. Всем казалось, что черные времена остались позади.
У Кровавого леса появился новый Хранитель.
В первый раз поход к клеткам дался Софии с трудом. Она заранее убедила себя, что не позволит совести заглушить инстинкт самосохранения. Действовала как робот – наполнить огромный таз подслащенным рисом, бросить сверху горсть переспелых бананов, обойти клетки одну за другой.
– Когда нас выпустят? Помогите мне… У меня есть семья, две дочери… – обратился к ней один из пленников.
София даже глаз на него не подняла, смотрела в пол, затем, хмурая, отошла. Он что-то еще бормотал ей в спину. Главное, не встретиться ни с кем взглядом.
В первый вечер она много плакала, как будто в сердце открыли кран. Никак не могла остановиться. Наверное, это был единственный случай, когда и Старик, и вслед за ним другие жители коммуны отнеслись к ней со снисходительным сочувствием. Обычно Софию воспринимали как отщепенку, как женщину на грани. Вечное слабое звено. Но в тот вечер сам Старик навестил ее хижину, а ведь последние годы он жил настолько уединенно, что предпочитал поручать важные разговоры кому-то из своих немногочисленных приближенных.
– Ты умница. Справилась хорошо, – сказал он.