Остров Смертушкин

Настя боялась, что отсутствие таблеток спровоцирует приступ, но ничего подобного не произошло.

В клетке был кувшин с водой, она с наслаждением напилась – местная вода была сладковатой, как будто в ней растворили немного меда. Это было поразительно, но Настя чувствовала себя хорошо, словно что-то внутри нее, с самого детства мучившее, вдруг успокоилось и уснуло. Обрывки чужих мыслей, вмешивающиеся в ее сознание, чужие скрипучие голоса – ничего этого больше не существовало. В голове было пусто, как у буддийского монаха, привыкшего к священному Ничто.

Теперь она могла спокойно осмотреться. Клетка примыкала к какому-то строению, но три стороны открывали свободный обзор. Настя увидела глинистую поселковую дорогу, каких-то людей в простых одеждах вдали. Отметила, что люди эти европейцы, не местные. Увидела горы в дымке рассветного тумана. На пике самой огромной горы кто-то развел костер – в небо поднималась тонкая струйка белого кудрявого дыма, похожего на бороду сказочного старца. Она услышала слабый мужской голос: «Помогите… Помогите… Выпустите меня отсюда, я ни в чем не виноват….» Значит, они с Ларисой не единственные пленницы этого необычного места.

Почему-то ей совсем не было страшно, Настя как будто наблюдала за происходящим со стороны, как будто смотрела кино. Другие клетки с пленниками находились чуть поодаль, за раскидистым цветущим кустарником, источавшим медово-липкий аромат. Она слышала приглушенные голоса, чей-то стон и чувствовала тяжелую энергетику обреченности.

Настю увлекла поросшая густыми зарослями гора. Никогда раньше она не видела такого буйства необлагороженной природы. Настоящая дичь, в которую столетиями не вмешивались люди. Ее ноздри затрепетали, словно Настя и сама принадлежала джунглям, словно была драконом из составленного сумасшедшим художником бестиария. Ей вдруг показалось, что она может расправить сильные кожистые крылья, выдохнуть клубок кудрявого пламени, одним движением изумрудной чешуйчатой лапы сломать клетку и улететь в небо, где ее ждет блаженство истинной свободы. Она даже несколько раз взмахнула руками, будто крылья и правда существовали. Но никакого чуда не произошло.

У нее была странная особенность – с детства Настя могла словно видеть душу леса. Впервые это случилось, когда ей было десять лет. Мать чувствовала себя виноватой за то, что Настя вынуждена учиться в специальном интернате на пятидневке, и все выходные были посвящены ее развлечению и развитию. В теплую сентябрьскую субботу мать вручила ей аккуратное новенькое лукошко и объявила, что они направляются в настоящий темный лес искать грибы.

До того времени Настя никогда не была в лесу, только читала о нем в сказках.

Они долго ехали на электричке, потом шли пешком через выцветшее осеннее поле, которое дурманно пахло умирающими травами и остывающей мокрой землей. Наконец, пройдя через жиденький березовый перелесок, вышли к настоящему лесу. Видимо, мать бывала в этих местах раньше, раздвинув еловые лапы, она ловко нашла тропинку, которая вела в сыроватую чащу.

Настя не привыкла к таким долгим пешим прогулкам, но стоило ей очутиться среди безмятежных высоких деревьев, стоило только вдохнуть этот запах – влажный мох, болотная тина, сочная лесная трава, малинник, мускусная близость животных, грибница – как усталость словно рукой сняло. Она даже остановилась и огляделась с изумлением. Впервые в жизни у нее вдруг появилось чувство дома. Как будто она попала именно туда, где и было ее место. В пространство, именно для нее предназначенное.

Они долго бродили – мать время от времени наклонялась, аккуратно срезала ножом найденный гриб и укладывала его в лукошко. Настя просто следовала за ней в новом для нее состоянии блаженной прострации.

Наконец они остановились на какой-то полянке. Мать расстелила на траве взятый из дома шерстяной плед, достала воду, бутерброды. Но Насте кусок в горло не лез, и даже казалось низменным наполнять желудок едой.

Она прислонилась спиной к шершавому теплому стволу векового дуба, прикрыла глаза. У матери хватило мудрости, такта и опыта не тревожить и не тормошить Настю.

Настино тело вдруг стало легким, а воздух, прикасавшийся к ее щекам, наоборот, тягучим и плотным, как кисель. Границы ее существа как будто размылись, она словно слилась воедино с окружающим пространством. Настя чувствовала спиной дубовую кору, но не смогла бы точно ответить, где заканчивается ее тело и начинается дерево.

Настя стала всёпоглощающим и всёпонимающим пространством. Она слышала осторожный топот приминающих траву копыт и точно знала, что в нескольких сотнях метров пара оленей настороженно прислушиваются к чужому человеческому запаху, пытаясь понять, насколько смертельна опасность, которую человек принес в лес, и насколько эта опасность близка.

Резкое хлопанье крыльев, заворочавшаяся в дупле сонная сова, приглушенный шелест травы, раздвигаемой гибким телом ужа, звон крылышек диких пчел – вся эта лесная какофония вдруг показалась ей понятной и простой. Она даже деревья чувствовала – как под их корой течет терпкий сок, как они тянут ветви к высокому небу, как радуются полнокровию ясной осени, как живут в своем замедленном ритме.

Настя думала, что это волшебство продолжалось несколько минут, не больше. Но когда мать наконец тронула ее за плечо, оборвав сказку, выяснилось, что солнце уже садится за линию горизонта и пора возвращаться. Настя сидела у дуба несколько часов.

Сколько раз потом она пыталась поймать это ощущение, повторить этот опыт. Мать поняла, что общение с лесом пошло ей на пользу, и в следующие же выходные устроила еще одну поездку. Но, несмотря на то, что лесной воздух снова показался ей исцеляющим и успокаивающим, чуда на этот раз не произошло.

Это был первый и последний раз.

Но до того момента, как она проснулась на неизвестном тропическом острове – очнулась пленницей, заточенной в ужасную клетку.

Она так ясно вспомнила далекий день из своего детства и снова почувствовала, как плавится пространство и как сливается ее тело с этим островом, с его раскаленным воздухом, его горами и непроходимыми чащами.