Остров Смертушкин

– Такова моя судьба. Остров Смертушкин. Я с самого детства это знала. Мне одна пожилая женщина нагадала.

– Что именно она тебе сказала? – заинтересовался Старик.

– Я никогда и никому этого не говорила. Она запретила. Ту женщину все называли Тетьфрося. Хотя сейчас это неважно. Она сказала, что у каждого человека есть предназначение, и мое – это остров Смертушкин. Я сама почувствую, когда настанет момент рассказать кому-нибудь о нем. Но до этой минуты я ничего не чувствовала.

Седые брови Старика взлетели вверх.

– Ты думаешь, что наш остров связан со смертью? – Он выглядел почти оскорбленным, хотя и был из тех, кто умеет идеально «держать лицо».

– Я знаю, что ваш остров и есть сама Смерть. Смертушка – как говорила Тетьфрося. Она утверждала, что есть остров, на котором собираются те, кого Смертушка в гости к себе позвала. Предназначение человека искусной формулой прописано в его крови и не поддается изменению. Человек с ним рождается и живет ровно до тех пор, пока предназначение не будет выполнено. Ну, или пока не станет понятно, что он не смог, не сдюжил, не выполнил миссии, ради которой был отправлен в этот мир. В обоих случаях человек сначала попадает на остров Смертушкин, а потом уж умирает.

– И почему же ты здесь оказалась? – Старик был очень серьезен. На острове у него не было собеседников. Он не помнил, когда вот так говорил бы с кем-нибудь. Не помнил этого ощущения – когда ты слушаешь, а не вещаешь.

– Такое у меня предназначение, видимо. Меня Смертушка позвала, чтобы я всех на свете разбудила.

– И что же это значит?

– Я не знаю, – вздохнула Настя. – Я вообще мало что знаю о жизни. Большую ее часть я провела в плену – у самой себя. Только последние несколько дней и живу. Я просто передаю то, что сказала мне та женщина. Она сказала: тебя позовут на остров Смертушкин, и ты всех на свете разбудишь. Я и тогда не поняла, что это значит, и сейчас не понимаю.

– А вот я, кажется, понимаю… – Испещренное глубокими морщинами лицо Старика даже как-то ожило. – Ты именно та, которая должна войти в подземелье. К ней.

– К ней?

– К богине, которая живет в огне.

– Я готова.

* * *

Ларису трясло – так бывает во время жестокого гриппа. Хотелось, чтобы невесомое пуховое одеяло обняло тело, и чтобы стало тихо и безопасно – хотелось пережить эту негу телесной слабости где-нибудь, где за тобою по пятам ходит разве что заботливая высокооплачиваемая медсестра, а не смерть с белыми глазами, холодными и внимательными.

Тело Ларисы действовало автоматически, им управляла жажда жизни, лютый страх, что все для нее закончится вот здесь, в жарком мороке ночных джунглей.

Она старалась не отставать от Романа, который шел вперед, не давая ни минутки отдыха. И даже не пытался подать ей руку, когда они перебирались через поваленное полуистлевшее бревно или когда она чуть не поскользнулась на размокшей глине. То, что он позволил ей идти рядом, и так было великодушием с его стороны.

Лариса настолько сконцентрировалась на том, чтобы не упасть, не отстать, что перестала замечать бег времени, она могла только констатировать, что синие сумерки перетекли в тяжелую экваториальную ночь. Наконец Роман остановился у какого-то дерева и сказал:

– Всё. Нам надо передохнуть.

В голове гудело, хотелось пить, она провела рукой по ноге и поняла, что разодрала ее до мяса. Но неподвижность все равно показалась спасительной. Привалившись спиной к древесному стволу, Лариса закрыла глаза и просидела так несколько минут, а может быть, несколько часов. Когда веки перестали быть свинцовыми, она смогла сфокусировать взгляд на перепачканном глиной лице своего спасителя.