Человек с железными глазами
Это оказалась чертовски длинная ночь. Столько всего. Не вспомнить, не признаться. Даже себе, даже шепотом, даже в полной темноте. Горели кое-где вывески, и редкие машины с ревом проносились мимо. Стас, несмотря на дикую боль в челюсти, улыбался каждому, кто попадался навстречу. Он искренне надеялся, что кровь на лице сделает его улыбку по-настоящему жуткой. Город вокруг спал или притворялся спящим, тонул в черноте, прикрывал тишиной кухонные свои секреты. В редких освещенных окнах иногда виднелись люди. По большей части женщины, колдовавшие над плитами. Иногда попадались и мужчины, курящие и задумчиво смотрящие на улицу, в темноту. Что они надеялись разглядеть, что пытались понять, какие мысли бродили в их головах в эти моменты, когда они оставались один на один с холодным мраком по ту сторону отражения в оконном стекле? Стас дорого бы дал, чтоб узнать. И чтоб покурить. Его собственная пачка, смятая и залитая кровью, осталась далеко позади, а на пути, как назло, не встретилось ни одного круглосуточного ларька.
Он перешел по мосту в заречную часть города, миновал ярко расцвеченный, но безлюдный ярмарочный комплекс и наткнулся на еще один круглосуточный магазинчик. На двери висел обрывок картона с надписью «СКОРО БУДУ», рядом находилась пустая автобусная остановка. Стас сел на лавочку. Вправо и влево уходила черная лента дороги, лоснящаяся под светом фонарей, словно кожа огромной змеи. Стас прислонился к утыканной объявлениями задней стенке остановки, прикрыл глаза. Чертовски длинная ночь. Жаль, блин, что так все обернулось… окна, в которые смотрел Олег, когда умирал… смотрел изнутри… Олег никогда не увлекался панк-роком, он слушал совсем другую музыку. Надя должна помнить какую. Ты входишь в квартиру, заглядываешь в комнату, а он там висит вместо люстры. Черное лицо, липкая лужа на полу, вокруг тяжелый густой запах… ты кричишь, в ужасе закрываешь дверь, но в нее с той стороны – тук-тук… тук-тук… смерть уже видела тебя. Откуда он знает?
Откуда он знает про тварь, что разорвала Матвея в клочья, перепачкав обои кровью до самого потолка? Про тварь, выгрызшую язык изо рта еще живого, еще вопящего Матвея?
– Парень! Эй! Ты спишь, что ли?
Стас с трудом открыл глаза, вернулся из липкой темноты в реальность. Прямо перед ним стояла патрульная машина. Из водительского окна выглядывал полицейский. Молодой совсем, наверное, всего на год-два старше самого Стаса.
– Случилось чего? – спросил полицейский, увидев, что тот пришел в себя.
– Нет, нормально все, – говорить было очень больно, и звуки получались какие-то неполноценные, скособоченные. – Новмавно всо.
– Ты не пьяный?
– Нет, говорю вам, все в порядке. – Стас медленно поднялся, чувствуя, как взвыли измученные ноги. – Я тут недалеко живу. Просто присел отдохнуть.
– Отдохнуть, значит. Дойдешь?
– Дойду.
– Ну, хорошо. – Представитель власти скрылся в салоне, но машина не сдвинулась с места. Видимо, они ждали, когда подозрительный парень с покрытым засохшей кровью лицом сделает несколько шагов. Стоит ему чуть пошатнуться, и все – увезут в отделение, как пить дать. Для отчетности. Стас много знал об отчетностях. В конце концов, он когда-то работал в редакции.
Он пошел, не торопясь, не делая резких телодвижений. Шаг за шагом, ничего особенного. Ровно, красиво, как и подобает гражданину в полном душевном здравии и адекватном состоянии. Через минуту патрульная машина обогнала его и скрылась за углом.
Нельзя сказать, что вокруг было совсем темно. До восхода солнца оставалось еще несколько часов, но все небо затянули облака, отражавшие городские огни и потому источавшие слабое розоватое сияние. Кроме того, центр не испытывал недостатка в фонарях, и их свет превращал все вокруг в двухцветную декорацию, не слишком аккуратно склеенную из желтых и черных частей.
Вспомнить. Просто нужно вспомнить, с чего все началось.
Нехорошее предчувствие появилось у Стаса еще утром, когда он приехал на работу. На третьем этаже, где располагалась редакция, шел ремонт, и весь коридор был загроможден мешками шпатлевки, рулонами линолеума и пыльными рабочими. Ступая как можно осторожнее, Стас скользнул из лифта к дверям редакции, и в тот момент, когда он взялся за ручку, неясное неприятное ощущение оформилось во вполне четкую, хотя и невероятно простую мысль.