Чертовы пальцы

22
18
20
22
24
26
28
30

Живой скелет мычит себе под нос что-то нечленораздельное, берет со столика пинцет, обходит подельника и, склонившись над его спиной, принимается ковыряться с тем самым швом под правой лопаткой. Мне плохо видно, но, похоже, он вытаскивает хирургические нити, открывая рану.

– Ай, гнида! – дергается вдруг Штопаный. – Сказал же, осторожнее!

Бухенвальд никак не реагирует на претензии, заканчивает свое дело и отступает в сторону, открывая мне обзор. Шва больше нет, на его месте – бесформенное темное отверстие, сочащееся сукровицей. Раздвигая края раны, из нее выползает нечто, похожее одновременно на тропический цветок и на вывернутый наизнанку член. Грязно-розовый хобот, увитый множеством синеватых прожилок и увенчанный пучком шевелящихся щупалец, среди которых чернеет крохотный рот. Давным-давно, в детстве, я видел что-то вроде этого в передаче о кораллах и прочей морской чепухе. Животные, которые выглядят как растения. Полипы, или актинии, или как их там еще.

Сокращаясь и распрямляясь, словно гигантская гусеница, отросток движется по спине Штопаного, пачкая кожу хозяина слизью и сукровицей. Бескостное тело продолжает выталкивать себя из раны – или норы – сантиметр за сантиметром, становясь все длиннее. Вот он добирается до плеча костоправа, заползает на руку. Щупальца едва заметно извиваются, будто пробуя воздух на вкус.

Гвоздь смотрит на приближающуюся хрень широко распахнутыми глазами. Он шепчет что-то, но я не могу разобрать слов. Может, молится. Может, просит пощады. А потом, когда тварь добирается до дыры в его животе, он кричит.

Этот вопль, полный отчаяния и бездонного черного ужаса, заставляет меня поежиться. Секундой позже кого-то рядом шумно рвет. Я вскидываюсь, готовый драться за свою жизнь, но оказывается, что позади, возле куста смородины, скорчился Дед. Он сплевывает, бросает на меня виноватый взгляд.

– Ты ж к тачке ушел! – шепчу я.

– Хрен там… Они провода от свечей выдрали. С мясом, сука.

– Не уедем?

Мотает головой. Вытирает рот тыльной стороной ладони.

– Полная жопа, Антох. Видал? Надо валить.

– Ага.

– Надо валить. Быстро.

Он скрывается в темноте. Я собираюсь последовать за ним. Честное слово. Я собираюсь рвануть за Дедом, прочь от этого проклятого дома и его проклятых обитателей. Выбраться на трассу, вернуться в город или укрыться где-нибудь на окраинах. Сейчас лето, можно и в лесу переночевать. Как решать вопрос с Шахтером, придумаем потом. Будем живы – обязательно придумаем. Однако чутье моей звериной половины заставляет остаться и еще раз взглянуть в окно. Я пытаюсь сопротивляться и уступаю. Всего на долю секунды, но этого вполне достаточно.

Мы со Скальпелем видим затихшего Гвоздя, его отвисшую челюсть и закатившиеся глаза. Видим потемневшее, разбухшее тело червя, продолжающего жрать. Видим Штопаного, повернувшего голову и с кривой усмешкой глядящего прямо на нас.

Видим, что в операционной нет Бухенвальда.

Я отпрыгиваю от окна. Паника захлестывает меня, подхватывает могучей волной, уносит прочь от берега, прямо в бездну безумия. Там ждет Скальпель, Панченко Вадим Игоревич, никогда не существовавший, но оттого не менее реальный. Стресс – его ворота в наш мир, а мы сейчас не испытываем недостатка в стрессе, верно?

– Второй раз за сутки? – шепчу я ему. Шепчу вслух, потому что мысли бессильны. Они всегда проигрывают словам. – Это не опасно?

Он хохочет. Я тоже смеюсь. Идиотский вопрос. Идиотский страх. Скажите, доктор, это не опасно?

– Ладно, ладно, но не отключай меня. Не вырубай, хорошо? Я хочу…