Но той ночью я, а затем и Гектор с удивлением наблюдали за ней через решетку. В конце концов, шериф Ламар увел нас. В скором времени должны были приехать представители ФБР и федеральные приставы, чтобы увезти ее в Аризону, и шериф предложил нам немного вздремнуть в его офисе.
Не знаю, как долго я спала. Мне снилось, что люди бросали в меня камни за то, что я проспала занятия в школе, забыла все ответы, выступая на медицинском совете, не послала маме открытку на день рождения и не одолжила сестре пять долларов.
Меня разбудил самый злобный вопль, какой мне только приходилось слышать. Звериный, животный, как будто из второсортного фантастического фильма.
Лиза Соул сидела в углу своей камеры и кричала: от ее рук и лица шел дым. Неужели они… горели? Кожа на лице почти сползла. Сначала я подумала, что это какой-то дерматит или экзема, вызванные осложнением из-за болезни крови, но затем вспомнила про окно, которое находилось напротив камеры…
— Это от солнца, — прошептала я Гектору.
Принимая во внимание мои полномочия, федералы любезно разрешили мне полететь вместе с ними на вертолете. Гектор сказал, что будет ждать меня в больнице.
Путь до университетского медицинского центра был слишком уж длинным. Лиза кричала как запертое в клетку животное в течение всего полета, а когда мы приземлились на крыше больницы, врач распорядился вколоть ей успокоительное, пока сестры везли ее на каталке под лучами солнца.
Лиза продолжала кричать.
Когда рядом с отделением карантина я встретилась с доктором Дженкинс — специалистом по ожогам — она только раздраженно пожала плечами.
— Понятия не имею, что это такое. Ее кровь обладает странными свойствами, но это не моя сфера. Похоже, у нее проявилась сильная аллергическая реакция на воздействие солнца, но для уточнения необходимо провести молекулярную диагностику.
— Ей уже лучше?
— Ее состояние стабилизировалось. Мы поместили ее в палату без окон со щадящим освещением. Разумеется, присутствие полиции не способствует разрядке обстановки, но сейчас она проходит интенсивную терапию. Нам остается только ждать.
Я пожала плечами.
— Мне нужен образец ее крови.
— Мы предоставим вам его.
Когда я села в кафетерии, чтобы позвонить в Техасский университет в Эль-Пасо насчет проведения анализов, в окно я увидела репортеров и операторов, спускавшихся со ступенек. Мой телефон зажужжал, извещая о получении целого шквала электронных писем: за последние несколько дней резко возросло количество тел с похожими круглыми ранами на шее. Судя по всему, Центр по контролю и профилактике заболеваемости наконец-то сосредоточил свое внимание на вирусе НОЗК.
Но это не означало, что все мои старания были оценены по достоинству и вознаграждены. Данные моих исследований подверглись детальному рассмотрению и обсуждению. Некоторые ученые настаивали на том, что следы укусов на самом деле были отметинами от иголки шприца. Другие — что никакого нового вируса не существовало, что состояние пострадавших было результатом стечения обстоятельств, а раны получены вследствие различных нападений. Третьи считали, что действие вируса имело настолько ограниченное распространение, что его изучение не требовало особых расходов и финансирования.
Я допивала уже третью чашку кофе, когда Гектор, шаркая ногами, вошел в кафетерий. Выглядел он еще хуже меня. Мой телефон зажужжал, я посмотрела на экран — очередное сообщение. На этот раз от моего руководителя в ПКЗ. Я прочитала его три раза подряд, прежде чем Гектор добрался до стола.
Он тяжело опустился на пластиковый стул напротив меня.
— И каков вердикт?