Фб '98 ,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не ожидал, что успею? — переспросил новый персонаж у своего двойника с очень похожей улыбкой на губах.

— Да-а, — протянул Слава. — Не ожидал, брат Красев, я от тебя такой прыти. Ты ведь всегда казался таким… неповоротливым. Как, впрочем, любая порядочная совесть.

— Но, как видишь, сегодня я успел.

— Поздравляю. И что ты собираешься делать?

— Я? — Брат Красев искренне удивился. — Я — ничего не собираюсь. Что собираешься делать ты? Собираешься убить его? Собираешься изменить своему принципу?

— А почему бы и нет? — отозвался Слава. — Все мы когда-нибудь изменяем свои принципам. А тут такое благородное дело — прихлопнуть разом основателя Корпуса.

— Ты говоришь о нем так, будто перед тобой рисованный человечек из любимых тобой компьютерных игр…

— А в сущности так оно и есть, — кивнул Слава. — Ну посмотри ты сам. — Он снова пошел в обход Максима, который молча и настороженно следил за ним, поворачивая голову. — Он человек из несуществующей более реальности, отец-основатель несуществующего более Корпуса, по самому большому счету он — обман зрения, фикция, мнимая величина.

— Живой человек…

— Он — мертвый человек!

— Давай поговорим спокойно.

— Это ты можешь говорить спокойно. Я не могу и не хочу говорить спокойно. Он враг, а для меня — даже более чем враг. Его ученики и последователи уничтожили миллионы ни в чем не повинных людей. И моих близких, заметь, тоже. Всех под корень! Что ты можешь об этом знать? Что ты вообще понимаешь?! Дитя благополучного времени! Ты можешь говорить спокойно, а я — не могу!

— Я так понимаю, мое мнение по обсуждаемому вопросу здесь никого из присутствующих не интересует? — ровным голосом осведомился Максим.

Слава замолк и уставился на него, приоткрыв рот. С непонятным выражением взглянул на Максима и брат Красев.

— Интересует, — сказал наконец этот последний.

— Я, честно говоря, так и не понял, кто вы, — сказал Максим. — Но это не важно. Я много встречал людей — таких, как вы. Они не обладали и долей той силы, с которой вы играетесь так… э-э… непринужденно. Но во всем остальном они ничем от вас не отличались. Порождения ненависти. На ненависти взращенные. Вы ненавидите все, что вам непонятно; все, что не укладывается в рамки вашей узкой морали. Эта мораль представляется вам наивысшим достижением цивилизации, но при этом она позволяет под своим флагом делать любые подлости, предавать, обманывать, убивать. Чем вы лучше нас, чем вы выше нас, чем вы чище нас? Мы хотя бы честны перед самими собой. Мы знаем, что наша мораль несовершенна, и открыто признаем это. А вы в то же самое время сжигаете миры, спасая их от «красной угрозы». Не будь Корпуса, вы мимо походя во имя светлых идей демократии и христианских замшелых заповедей сожгли бы и мой мир… Впрочем, о чем я — вы ведь и так его сожгли… Вы любите кричать о величии своего духа, но никто из вас не способен на элементарный подвиг во имя чего-то более высокого, чем ваша жалкая жизнь. Вы до сих пор ставите нам в вину репрессии, но виноваты в них прежде всего вы сами, готовые в любой момент встать на колени и забыть все свои путаные идеалы ради мелкого желания выжить любой ценой. А мы победим, мы победим, потому что любой из нас всегда готов на подвиг… И я готов… как другие…

Максим замолчал, и наступила пауза. Потом Слава скривился, словно укусил что-то такое до предела кислое, и с поддевкой сказал:

— Ах-ах-ах! Какие мы, черт возьми, благородные. Как же, как же: «Безумству храбрых поем мы песню». Благородное все из себя ощущение благородной обреченности. Вот с такими уродами, брат Красев, ты и собираешься найти общий язык?

— Постой… — Брат Красев смотрел прямо на Максима и первым понял, что сейчас произойдет. — Он… постой же! — последнее он крикнул уже Максиму.

А тот, не слыша более ничего и не видя ничего, только шепнув: «…А умирать-то…» — рванул с груди медальон и бросил его через комнату в Славу.