– Ну… Такой. Необычный.
Необычный – и этим было сказано все.
Она впервые увидела его в автобусе по дороге в университет. На высокого молодого мужчину, который стоял неподалеку от нее, невозможно было не обратить внимания: слишком приметной внешности он был, слишком выделялся из толпы пассажиров, хоть среди студентов их университета встречались и не такие «фрики». Но мужчина, несмотря на одежду – кожаные брюки, белую рубаху с пышными рукавами и темную жилетку, выбритые виски, черно-белый «хайер» и длинную серьгу в ухе, фриком не казался. Было что-то аристократичное и в его осанке – гордо поднятой голове и прямой спине, и в изящных чертах лицах, и во взгляде – задумчивом и немного печальном. Лизе тогда подумалось, что у него что-то случилось. Может, неразделенная любовь. Или болезнь близкого человека. Но она тут же отвергла эту мысль, потому что печаль в его глазах казалась светлой, на красивом лице не отражалось страданий, горе не ссутулило его плечи. Заинтригованная, Лиза заложила пальцем страницу книги и сделала вид, что выглядывает в салоне автобуса кого-то знакомого, но на самом деле украдкой бросала взгляды на незнакомца. Рассматривать его было интересно. Девушка отметила, что его запястья украшены серебряными браслетами, а в вырезе рубахи выглядывает краешек кожаного шнурка. Ей вдруг нестерпимо – до жжения в животе и жара в груди – захотелось узнать, какое украшение носит он под одеждой. Засмотревшись, она утратила осторожность. И незнакомец, конечно, заметил ее взгляд. Но не рассердился, не удивился и не приосанился, как если бы женское внимание ему было лестно. Он просто чуть улыбнулся ей – заговорщицки, будто старому другу. Лиза вспыхнула и уткнулась в книгу. А потом, когда автобус остановился, поспешно вскочила и вышла на остановку раньше. Образ этого мужчины сопровождал ее до самого здания университета. Потом, отвлекшись на занятия, Лиза на какое-то время перестала думать о нем, но вспоминала перед сном. Сны в ту ночь ей виделись яркие, эмоциональные. Проснулась девушка радостной и в предвкушении чуда. Она даже распустила волосы, хотя на учебу убирала их в высокий хвост или заплетала в косы, и надела любимое платье с ярким принтом. Она не ошиблась: чудо действительно случилось. Мужчина оказался в том кафе, в которое Лиза ходила на обед. Только когда она вошла в помещение, он уже расплачивался за заказ. Они столкнулись почти в дверях, и Лиза от смущения извинилась. Мужчина ответил ей молчаливой улыбкой и вышел. Чудо обернулось разочарованием. Прошла неделя, но мысли о незнакомце не уходили. Весна бурлила в крови, свежие запахи будоражили обоняние и обманывали ложными надеждами. Лиза каждое утро укладывала волосы, тщательно подбирала наряд и подкрашивала цветным блеском и без того яркие губы. Но мужчины не оказывалось ни в кафе, ни в автобусе. После недели бесполезных ожиданий и подколок однокурсников насчет того, что серьезная Чернова наконец-то влюбилась, Лиза вытащила из шкафа привычные джинсы и блузку, заплела волосы в две косы и стерла с губ нанесенный перед выходом по уже выработавшейся за неделю привычке блеск. «Тебя какой-то мужчина искал», – сказала ей Таня Ужова, едва Лиза вошла в аудиторию. «Какой мужчина?» – как можно равнодушнее спросила она, боясь розыгрыша. «Такой… Необычный».
«Необычный» мужчина ожидал ее в тот день возле крыльца после занятий. Он улыбнулся ей, как старой знакомой, на глазах у изумленных сокурсников преподнес шикарный букет экзотических цветов и взял Лизу за руку.
Куда он собирался ее вести, ей было все равно. Лишь бы куда-то вел и не выпускал ее ладонь из своей, лишь бы что-то рассказывал – что именно, Лиза, оглушенная и неожиданностью, и радостью, не слышала. А он привез ее в маленький клуб, в котором полукругом были расставлены стулья, а на сцене грустило пианино. И они весь вечер слушали невероятную музыку – певучую, светлую, омывающую душу плачем скрипки и флейты. Музыкант трогал струны виолончели, а Лизе казалось, что он касался ее оголившихся нервов. Ее сердце рыдало от переполнившей его вдруг боли и одновременно счастья, по щекам катились непридуманные слезы. Фортепьянные аккорды отзывались в душе маленькими взрывами, от которых Лиза то умирала, то вновь возрождалась. Это была не просто музыка, а дуэль между жизнью и смертью. Так она и сказала, когда они вышли из зала.
– Ты даже не представляешь, насколько права, – серьезно ответил ей тогда Рон. И впервые с непонятной Лизе грустью добавил: – Ты – сама жизнь. В тебе ее столько…
Потом они ходили на художественные выставки, где в картинах удивительно органично смешивались контрасты. Пробовали невероятные блюда, в которых горячее сочеталось с холодным, горькое со сладким, кислое с соленым. Поднимались на крыши высоток, чтобы коснуться руками звездного неба или, затаив дыхание, смотреть с головокружительной высоты вниз. С Роном Лизе не бывало ни скучно, ни страшно. Ее переполнял восторг. И она понимала то, что Рон желал ей без слов сказать: без жизни не бывает смерти. Без смерти не бывает жизни. Они – два контраста, холодное и горячее, темное и светлое.
– Смерть – это темное, – заметила как-то Лиза.
– Иногда жизнь может быть темной, а смерть – светлой, – возразил Рон.
– А любовь? Что такое любовь? – вырвалось у нее.
– Любовь… – задумался он. – Любовь – это та граница, где заканчивается смерть и начинается жизнь. И наоборот.
Она не раз пыталась понять, что так привлекло ее в Роне. Почему никак не может его отпустить и с каждым днем тоскует по нему все больше? Чем он ее приворожил? Своим неземным взглядом и грустной улыбкой? Или просто тем, что всегда чувствовал, когда она замерзала, и согревал объятиями?
Она разбирала свою любовь по полочкам, вспоминала первые и последние встречи с Роном, пыталась отыскать в его фразах скрытые намеки, но не получала желаемых ответов. Может, все дело было в незакрытом гельштате: не было никаких тревожных звоночков, предшествующих расставанию. Еще накануне Рон был ласков, собирался в августе поехать с ней в ее родной город. И в тот вечер, последний их совместный, казался таким же влюбленным в нее, как и раньше. Только, когда они засыпали вместе, вдруг обнял Лизу крепче, чем обычно. И не шептал ей на ухо ласковых слов, а просто молчал. Она и уснула в его молчании и крепких объятиях. А утром проснулась одна. Разбудил Лизу в то утро не будильник, а холод. Рон ушел, не написав ей записки. В шкафу не оказалось его вещей, он не оставил после себя никакой мелочи в виде забытой зубной щетки или оброненного использованного билета. Он словно никогда и не жил вместе с ней в ее квартире. Больше они не виделись. И никто не знал, куда Рон делся и что с ним стало. Может, если бы он нашел в себе смелость сказать о своем желании расстаться, Лиза нашла бы в себе силы его отпустить.
5
К столичным пробкам Дэн привык давно и научился использовать это время с пользой: слушал программы, аудиокниги или надиктовывал отрывки для будущих книг. Но сегодня, после звонка Дины, пробки, казалось, растянулись на сотни километров. Время умирало в бесполезных простоях, а с ним вместе умирал и Дэн – от тревоги и неведения. Дина на его звонки не отвечала, хоть ее телефон и был включен. Сообщения оставались непрочитанными. Дэн готов был уже бросить завязший в пробке, как в болоте, «Ниссан» и отправиться дальше на метро, но в этот момент впереди стоящие машины тронулись с места.
Торопливо входя в кафе, он еще тешил себя надеждой, что подруга просто забыла мобильный дома. Но на условленном месте Дины не было. Она бы обязательно его дождалась! Дина отличалась пунктуальностью и обязательностью. Если бы ей понадобилось отлучиться, а телефона при ней не оказалось, нашла бы любой способ предупредить. Нехорошие предчувствия только усугубились после разговора с девушкой-администратором: Дина зашла в кафе, попросила сок, а потом куда-то исчезла. Дэн бросился по знакомому адресу, но дверь ему никто не открыл. Тогда он вытащил телефон и позвонил мужу Дины Николаю.
К вечеру стало окончательно ясно, что Дина пропала. Ее телефон оказался отключен, сообщения она так и не прочитала, в детский сад за детьми не пришла. Пока не на шутку напуганный Николай обзванивал знакомых, Дэн угрюмо бродил из угла в угол маленькой, но отделанной со вкусом кухни. Из соседней с кухней комнаты раздавались звонкие детские голоса, перекрывающие низкий голос разговаривающего по телефону Николая. Это хорошо, что мальчики заняты игрой и еще пока не встревожены отсутствием мамы.
Не выдержав ожидания и бездействия, Дэн вытащил телефон и набрал номер Ивасина.
– Петь, Дина пропала, – бухнул он без всякого вступления. И, предваряя вопросы, рассказал другу все, что знал.
– Заявление подавайте, – ожидаемо ответил Ивасин. – Не дожидайтесь исхода трех суток. Подавайте сейчас.