Незнакомец

Нет больше мыслей. Даже глупая «не целовать!» забилась в угол и теперь молчит, неспособная перекричать шум несущейся по венам крови. А я не собираюсь прислушиваться, упиваясь тем гулом, что стоит в ушах и лишь нарастает, едва девушка оставляет в покое мою футболку и, осмелев, касается щёк. Неловко, вздрагивая от ощущения колючей щетины под своими ладошками, робко двинувшимися вверх: по скулам, к вискам, медленно перебегая на короткий ёжик волос на затылке. 

Напугана? Вряд ли. Ведь стоит мне перехватить её талию, приподнять, утягивая на свои колени, Саша открывает глаза, обжигая меня полыхнувшим на глубине её взора огнём, и под грохот рухнувшего на пол стула теснее прижимается к моей груди. А мне и этого мало. Мало огня, тесных объятий, пульсирующей в бешеном ритме жилки на тонкой шее, что я пытаюсь усмирить жадными поцелуями, на время оставив в покое припухшие сладкие губы.

Саша

Если бы он не целовал меня так неистово, я бы наверняка рассмеялась – эту симфонию из прерывистых дыханий, гулко бьющихся за грудиной сердец и томных стонов, слетающих с зацелованных губ, я исполняю вдвоём с человеком, чьего имени до сих пор не знаю. Не знаю, кому подчиняюсь, послушно поднимая руки, когда настойчивые мужские пальцы, сжимают мягкую ткань свитера и резко тянут его наверх, избавляя моё тело от ненужной одежды. Не знаю, кого умолять остановиться или, напротив, кричать во всё горло, чтобы эта агония длилась как можно дольше. Не знаю, кого потом буду вспоминать, как самое странное и постыдное преступление, совершённое мной в стенах бабушкиной квартиры…

Знаю одно – сидя на его коленях, впиваясь короткими ноготками в его крепкие плечи, мне отчего-то совсем неважно, кем он был до того злополучного вечера, когда я нашла его в Танином гараже. Словно так и должно быть – важны лишь мои ощущения и сводящий с ума аромат его тела… И эти руки, что держат меня так крепко совсем напрасно, ведь убежать я уже при всём желании не смогу.

– Останови меня, – пусть он и просит, произнося мольбу горячим шёпотом и таким же горячим дыханием опаляя мою шею.

Застывает, давая всего лишь мгновение на принятие самого важного здесь и сейчас решения, но прежде, чем я успеваю его оттолкнуть, припадает губами к плечу – мурашки ползут по руке, пробегают по тонким ключицам, спускаются, разбегаясь по бледной коже измученного томлением живота. А дальше… прострация, потеря связи с реальностью, и лишь обрывочные видения, которые утром наверняка не раз заставят меня смутиться. Невесомость, его ладони, подхватившие меня под ягодицы, торопливые шаги в прихожую, секундная заминка у дверей гостиной и почти бег до дверей моей спальни… И возня, долгая, утомительная возня с моими домашними брюками, которые я никак не могу стянуть, в то время как мой незнакомец ловко избавляется от футболки, без капли стеснения, нетерпеливо, снимает спортивки и теперь сам, поддев резинку серых плюшевых брюк, обнажает мои стройные ноги.

Было ли так когда-то? Чтобы с жадностью, безрассудно льнуть к малознакомому мужчине, о котором не знаешь почти ничего и в то же время безгранично ему доверяешь? Словно так можно, окончательно позабыв о стеснении, сама заводишь за спину руки, дрожащими пальцами поборов застёжку бюстгальтера, и, сгорая под чёрным взором голодного мужчины, отбрасываешь его в сторону, позволяя смотреть, касаться, обжигать… Чувствовать так остро, что тело теперь беспрекословно подчиняется чужим рукам как податливая глина подчиняется рукам мастера. Без слов, без просьб, которые не нужно озвучивать, ведь незнакомец знает, чего я хочу. Медленно, невыносимо медленно скользит своей ладонью по моему бедру, минует кружево белья, заставляет вздрогнуть от ощущения своих пальцев на моём животе и, завершив эту сладостную пытку, накрывает ладонью отяжелевшую грудь, чтобы тут же припасть к ней губами.

Не думаю я о Мише. Не думаю о том, что за полгода нашего с ним «недоромана» мне ни разу не довелось увидеть в его глазах хотя бы толику того желания, что читается во взгляде незнакомца. Угадывается даже в темноте, где из освещения лишь узкая полоска лунного света, льющаяся на кровать, подсвечивающая те самые узоры на его теле, к которым ещё на днях я стеснялась притрагиваться руками, а сегодня бесстыже пробую на вкус.

Касаюсь коротко стриженного затылка, выгибаясь навстречу ласкающему мой сосок языку, и сама развожу ноги, не в силах и дальше оттягивать неизбежное. Это безумная ночь. Это безумная я. Это древнее как этот мир безумное желание, распаляемое его ласками и плещущимся на дне глаз обещанием, что сейчас между нами всё изменится безвозвратно. В этот самый миг, когда остатки одежды летят на пол, а на смену рваным вдохам приходят совсем другие звуки. Бессвязный шёпот, скрип кровати, удары обнажённых тел, ведущих борьбу, в которой совсем неважен метод достижения финиша: нежность граничит с грубостью, стремление насытиться как можно скорее уступает не менее сильному желанию оттянуть момент разрядки. И ни одной мысли в голове. Никаких имён на распухших губах. Лишь он. Лишь я. И ещё хрупкое, неясное мы, от которого уже утром не останется и следа.

ГЛАВА 19

Саша

Он спит. Спит крепко, по-мальчишечьи приоткрыв губы, подложив под щеку обе ладошки. Моя нога заброшена на его бедро, и пусть я проснулась, а вместе со мной проснулись воспоминания о минувшей ночи, убирать я её не спешу. Удивляюсь. Сумасшествию, накрывшему меня так внезапно, что я не успела среагировать, странному теплу, растекающемуся по коже от близости мирно сопящего незнакомца, от чувства стыда, что сковал моё тело, вынуждая лежать без движения, вместо того, чтобы бежать как можно дальше.

Прав был Миша. Ничего хорошего во мне нет: сначала он со своими воскресными визитами, теперь этот вот человек без паспорта лежит на моих простынях совершенно нагой. Да что уж там! Я и сама в неглиже: штаны валяются на полу, лифчик свисает со спинки кровати, плавки… их местоположение даже узнавать не хочу – боюсь найти рядом с ними другие. Серые, с яркой оранжевой резинкой – и купила сама, и стянула с него их едва ли не собственными руками…

Это крах! Тот самый миг, когда пора признавать – из простого и понятного наше соседство превратилось во что-то до одури пугающее. Пугающее уже тем, что он открывает глаза, находит своей огромной тяжёлой рукой мою талию и крепко прижимает к себе, а я… не отталкиваю. Лишь зарываюсь носом в ямку на его шее, складывая руки на крепкую мужскую грудь.

Так и лежим. В тишине, где из звуков лишь скулёж Герды, молящей об утренней прогулке, и приглушённый стеклопакетом гомон людских голосов. О чём думает? Была бы посмелее, спросила. А так лишь жмурюсь, сжав в кулачки непослушные пальцы, вновь возжелавшие обнять его крепче, и пытаюсь расслабиться, пока мужчина выписывает вензеля на моей пояснице.

Господи, кто мне подскажет, о чём говорить? О чём вообще говорят люди наутро, когда в воздухе ещё улавливаются нотки их ночного безумия? И если не говорят, это стоит считать провалом? Очередным фиаско, коих в моей жизни уже было немало – убыточное кафе, связь с Васнецовым, сорванный юбилей брата… Пожалуй, только сожаления незнакомца мне для полного счастья и не хватало!

Приподнимаюсь на локте, наплевав, что чёртово одеяло съехало вниз, обнажая плечи  и ничем не прикрытую грудь, и, набрав в лёгкие побольше воздуха, интересуюсь?

– Жалеешь?

Будь я на его месте, наверняка бы жалела… Кроме меня, у него по сей день никого. Герда, подвывающая в прихожей, не в счёт… Что если проснулся и теперь мечтает об очередном ударе по затылку? Чтобы и мой образ стёрся из головы начисто?