Катер тонул.
Грэй бросил на плот одежду, ведро и две бутылки воды. Я забрала содержимое сумочки Луизы, бумажник капитана, на всякий случай, и свою сумочку. Я забралась на плот, Грэй последовал за мной и сел рядом. Плот оказался меньше, чем я думала. Я чувствовала под ногами холодную воду, но знала, что винил скоро нагреется. Солнце пекло немилосердно, и мы не успеем оглянуться, как будем обливаться потом.
Грэй оттолкнулся веслом.
– Стойте! – воскликнула я. – Моя камера. Я забыла фотоаппарат мужа!
Грэй пожал плечами:
– Вы уверены, что вам сейчас понадобится камера?
В чем-то он был прав. Фотоаппарат лишь добавит нагрузку на уже и так перегруженный плот, и все же я поняла, что эта камера была для меня спасательным тросом. С ней мне казалось, что Эрик был недалеко, искал меня. А без нее? Ну, это будет конец всяким надеждам.
– Пожалуйста, я не могу ее оставить, – попросила я.
Грэй пожал плечами, снова взялся за весло и подгреб к катеру. Он уже накренился, готовый скрыться под водой.
– Она там, – сказала я, показав на нос лодки.
Грэй протянул руку, схватил камеру и передал мне.
– Спасибо, – поблагодарила я, когда он снова уселся рядом со мной. – Большое спасибо.
Он просто смотрел перед собой и молчал.
Мы дрейфовали несколько часов. Катер скрылся из виду.
– Вы не хотите сделать снимок? – спросил он.
– Какой?
– Сфотографировать нас. Как мы тут сидим.
– Зачем? – спросила я. Мне не хотелось вспоминать про это потом. Я хотела, чтобы появился Эрик. Я хотела оказаться дома и больше никогда не думать об этом ужасном происшествии. Я даже не была уверена, что захочу потом снова увидеться с Грэем.
– Потому что это будет, возможно, последняя фотография, которую мы сделаем, – сказал он.
И тут до меня дошло. Вот оно что. Это жизнь или смерть. Я посмотрела на Грэя, действительно посмотрела на него. Он слегка улыбнулся мне в ответ, и эта улыбка говорила все – и ничего. На мгновение, лишь на мгновение в его глазах я заметила доброту, которую не видела прежде. Я достала камеру и посмотрела в видоискатель. За его спиной садилось солнце, он сидел в его неярком свете, словно в ореоле.