– До Бейнбриджа?
Мне всегда нравился этот маленький островок, расположенный в получасе езды от Сиэтла, но соглашаюсь я не сразу. У меня еще столько дел в магазине! Если я все-таки соберусь продать «Синюю птицу», нужно будет найти такого покупателя, который с уважением отнесется к моему наследию. Даже если он будет сносить магазин. Невольно содрогнувшись, я вновь перевожу взгляд на Гэвина. Он смотрит на меня с такой счастливой улыбкой, что я решаю забыть на день обо всех делах.
– До Бейнбриджа, – говорит Гэвин. – Мы можем погулять по острову и даже пообедать в Уинслоу. Я знаю там одно кафе, где делают изумительный крабовый пирог. Потом можно будет пройтись по набережной и просто посидеть на скамейке, послушать пение птиц. Так приятно хоть на время вырваться из города!
– Ну, кто устоит против крабового пирога? – улыбаюсь я в ответ.
День выдался ясным и теплым, и мы с Гэвином решаем устроиться на верхней палубе. Сильный ветер грозит растрепать мою прическу, но меня это ничуть не беспокоит.
– Люблю чаек, а ты? – спрашивает Гэвин, швыряя на палубу крекер. К нему тут же слетается с полдюжины птиц.
– И я люблю. Это как раз то, чего мне так не хватало вдали от Сиэтла, – говорю я. – Мне очень нравятся крики чаек. Они такие пронзительные! Многие считают их просто ужасными, но для меня в этих звуках есть что-то чарующее.
– Звучание моря, – улыбается Гэвин.
– Верно, – киваю я.
– Я рад, что Сиэтл пробуждает в тебе ностальгию, – замечает он. – Это значит, тебе не составит труда пустить здесь корни.
Я осторожно улыбаюсь. Гэвин говорит так, будто я уже решила распрощаться со своей нью-йоркской жизнью, обосновавшись здесь в качестве продавца книг. Если бы это было так просто!
– Ты тоже хочешь поселиться прямо над магазином?
Поселиться там – значит жить, как жила Руби: вставать с первыми лучами солнца, готовить себе простенький завтрак, а потом спешить вниз, к своей любимой «Синей птице». Я знаю, почему Руби так любила этот магазин, ведь я сама люблю его не меньше. Я вдруг отчетливо понимаю, что никогда не смогу продать его – ни застройщику, ни кому бы то ни было еще. Слишком уж он мне дорог.
– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – говорю я Гэвину.
– Что такое? – встревоженно спрашивает он.
– Я не сказала тебе всей правды насчет… моих планов в отношении магазина, – не дождавшись ответа, я торопливо продолжаю: – Я финансист, и ты это знаешь. Вот только тебе неизвестно, что специализируюсь я на закрытии разорившихся предприятий. Кафе, магазинчики… В том числе и книжные. – Я старательно прячу взгляд. – Во время учебы я и помыслить не могла, что в интересах бизнеса буду действовать с такой неумолимой жестокостью. Представь, что ты смотришь в глаза семидесятилетней женщине, которая почти год не платит по кредиту, и говоришь: «Мне плевать, что ваша семья занимается этим бизнесом уже шесть поколений. Я закрываю эту лавочку». Но это то, что требуется от меня по работе, – вздыхаю я. – Я хорошо справляюсь с подобными задачами, и мне за это неплохо платят.
Я поворачиваюсь к Гэвину, но он смотрит куда-то вдаль. Я не знаю, о чем он сейчас думает. Может, о том, как жестоко он во мне ошибался.
– За эти годы я успела очерстветь. Но поняла я это лишь после того, как вернулась в Сиэтл, здесь на меня нахлынули старые воспоминания. Я искренне считала, что проведу тут пару деньков, разберусь с бумагами, а потом с чистой совестью продам наследство тетушки… Словом, поступлю как обычно. – Я печально качаю головой. – Вчера ко мне приходил агент по недвижимости, чтобы оценить магазин. Я не выдержала и пяти минут: невыносимо было смотреть, как он просчитывает все до последнего цента. Только тут мне стало ясно, что я не смогу продать этот магазин – уж слишком я его люблю. И всегда буду любить.
Гэвин молчит, и мне становится не по себе. Что, если он уже мысленно прикидывает стратегию отступления? Я нервно сжимаю руки, и в этот момент он поворачивается ко мне.
– По-моему, нужно немало мужества, чтобы признаться в этом, – замечает он.