– Значит, ты не боишься?
Я посмотрел на него. Я боялся, еще и как! Что если я все-таки застряну в этом облике? Один раз мне удалось из него выбраться, но это еще не значит, что и в другой раз получится. Что, если этот парень нападет? Он выше меня, и руки у него крепче. И как тогда мне с ним драться, если я почти не чувствую в себе силы? Смогу ли я использовать в этом незнакомом теле хоть что-то из того, чему научился под землей?
– А-а, – сообразил Робин. – Я имею в виду, лошадей. Лошадей не боишься?
– Нет.
– Хорошо. Пойдем, покажу тебе Забияку.
Я пошел за ним к самому дальнему стойлу. Послышались глухие удары – стоявший там конь принялся бить копытами в стену.
– Он тут, – сообщил Робин. – Мы его кормили и поили, но чесать не чесали. Он нас не любит. Давай-ка за мной. – И он полез по приставной лестнице на сеновал. Я последовал его примеру. – А теперь смотри.
Мы подошли к краю настила и заглянули в стойло Забияки, а тот уставился на нас, выкатив глаза. Он был высокий и темный, с белой звездочкой на лбу и в белом «чулке» на одной ноге. Пока я смотрел, он громко заржал и снова лягнул стену.
– Хэнк хотел, чтобы я с самого начала пустил тебя к нему, – сказал Робин.
Я взглянул на него искоса и задумался. Предположим, я начал бы свое знакомство с лошадьми с этого коня. И что тогда? Он ведь запросто мог меня убить. Но на самом деле я просто не зашел бы к нему в стойло. Я и раньше видал животных в дурном настроении – или просто вредных по природе. И никогда не подходил к ним близко, если не владел такими навыками, которые могли от них защитить. А в этом обличье, похоже, я утратил вообще все навыки.
– У него что-то болит? – спросил я.
– Кто его знает. Может быть. По мне, так у него просто нрав дурной – или дурной хозяин. Он уже старый. И прожил нелегкую жизнь – по шкуре видно. – Он окинул взглядом коня, а тот продолжал смотреть на нас снизу вверх. – Нам не так много платят, чтобы мы хорошо ухаживали за такими, как этот, – добавил Робин. – Никто не станет рисковать жизнью за гроши. Ну ладно, пошли. Он и так обойдется.
Тут дверь конюшни распахнулась.
– Эй, ребята!
Мы с Робином слезли по лестнице, а Хэнк вышел из сбруйной. На пороге стоял человек постарше и держал под уздцы двух лошадей.
– Ага, – сказал Робин, – вот и работенка подвалила. Ты как, Сова? Хочешь еще поднабраться опыта?
– Да, да!
Хэнк только фыркнул и занялся одной из лошадей, а Робин стал объяснять мне про уздечки и пряжки, подпруги и попоны, про то, что лошадь в мыле надо сначала обтереть тряпицей, а уж потом чесать, и что воды ей сначала надо дать совсем немного, а попозже добавить еще.
Все, что мы делали, утоляло какую-то изголодавшуюся часть моей природы. Какую – я не понимал. И кто такой этот Робин? Почему он решил обойтись со мной по-доброму? Под землей со мной никто и говорить бы не стал, не сочтясь сперва родством, да и после того приходилось мериться уменьями и силами, чтобы выяснить, кто из нас выше, а кто – ниже. При дворе все строилось на политике. Многим ничего не оставалось, кроме как плести интриги и стараться обойти других не мастерством, а хитростью. И к этому занятию они относились весьма серьезно – поскольку никаких других не имели.
Одна из причин, по которым мне так нравилось работать с Золотым наверху, – в том, что нам не приходилось разбираться со статусами. Все и так было ясно: я – ученик, он – учитель.