Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира ,

Тапу стало слегка нехорошо при мысли о фэйри, настолько глупом, чтобы красть у Дженни – она недаром пользовалась славой одной из самых вредных во всем Народе. Наверняка, какой-нибудь сельский пикси затесался, невдомек ему, бедняге, кому тут лучше не переходить дорожки. Тап и сам-то недавно явился из Эссекса, поискать удачи в этом кипучем котле хаоса под названием Лондон. И благоразумием он, помнится, тоже не отличался… Он дорого за это заплатил.

От воспоминаний фэйри передернуло, на душе сделалось тревожно. Еще немного, и придется себе напитки заказывать.

– Ну, хватит об этом, – он протянул мешок. – Гони монету.

Хобгоблин покорно кивнул, потряс правой рукой и, наклонившись вперед, опрокинул рукав над призывно раскрытым жерлом мешка. Пенни, четырехпенсовики, шиллинги хлынули из рукава. Последнюю монетку, гинею, острые пальчики успели поймать.

– Эта мне еще самому понадобится. Чтобы с холоду не сдохнуть по ночи.

С мешком, отяжелевшим от дневной добычи, Тап должен был устремиться прямиком к Васильку, однако, вместо этого почему-то развернулся и пошел на Королевскую Биржу, чья каменная твердыня служила средоточием всей человеческой коммерции. Мелкие лавочки вдоль фасада – так, всего лишь огороженные прилавки, с которых торговали книгами, газетами да всякой канцелярщиной – уже закрывались на ночь. Горстка посетителей еще расхаживала по залам, но даже обрати они на Тапа внимание, он все равно увиделся бы им каким-нибудь заблудившимся юнцом – все-то и надо, что щепоть гламора.

На верхнем этаже здания, с северной стороны располагалась кофейня, почти пустая в этот поздний час. Тап просочился в глубину, открыл дверь в кладовую, легко вскарабкался по душистым мешкам с зернами и добрался до всеми забытого люка в потолке, ведущего на маленький чердачок.

Чердачок служил ему домом.

Человеку пришлось бы согнуться, но в Тапе росту было всего четыре фута, так что ему разве что шляпу могло сбить с головы. В дальнем конце высился целый холм гусячьего пера – постель. Но сколь бы соблазнительно и зовуще ни глядела она на него, сейчас он себе такой роскоши позволить не мог.

Вместо этого Тап подошел к стене; пальцы его быстро нашли и потянули качающийся камень. За ним, в нише была горка сокровищ – сливки, умело и незаметно снятые с молока рабочих задач за весь прошлый год. Тап запустил руку в карман жилета, нащупал выторгованный у Вдов смех и прибавил его к коллекции.

Василек, бездарный щипаный барахольщик, сильно бы удивился такому блестящему собранию. Особенно Тап гордился траурной брошью с локоном волос ясновидящей. Пришлось потрудиться, чтобы выудить ее у мрачного ирландского анку. Со всей своей черной одежкой и костлявой рожей (вечно с таким выражением, будто объелся кислятины) неудивительно, что парень подвизался плакальщиком на похоронах.

Разум у Тапа был еще проворнее пальцев, но и ему не хватило сноровки избежать кабалы. Уже в тысячный раз он пожалел, что был таким сорви-головой, когда только приехал в Лондон.

Ему еще тогда сказали, что хороший, качественный гламор – тончайший порошок, позволяющий любому фэйри прятаться от обычных, не отягощенных ясновидением человеческих глаз под любой личиной (штука, необходимая в Лондоне, если хочешь выжить) – можно раздобыть только в одном месте. Все это железо, из которого люди строили себе дома в большом городе, сводило на нет естественные фейские способности. Тап, совсем зеленый новичок в Лондоне, не имел ни вещей, ни денег, чтобы покупать у Василька гламор честным образом, так что выход у него оставался только один. Решив, что где наша не пропадала, он под покровом ночи проник в барахольную лавку и принялся рыскать по задним комнатам, где его без труда изловил спригган. Хозяин поднял его за шкирку и показал особую комнату, где с потолка свисали клетки с насмерть перепуганными пикси. Будь у Тапа похуже подвешен язык, его бы швырнули в гигантскую кофемолку с ржавыми шестернями и зубьями и изготовили бы из него горстку гламора. Тап льстил, умолял, обещал любые мыслимые услуги. Василек послушал, послушал и заставил незадачливого фэйри поклясться, что тот отслужит ему сборщиком откупного двенадцать лет – по году за каждый свой палец, дерзнувший посягнуть на чужое добро.

Интересно, скоро ли таинственный вор повторит его ошибку?

Идучи по самому грязному во всех пределах вселенной переулку к барахольной лавке Василька, Тап мрачнел с каждым шагом. Дверь представляла собой две сбитые гвоздями доски. Фасад (хотя «фасад» – это сильно сказано) был выкрашен в печеночно-желтый цвет, чтобы даже старейшие и простейшие из мусорщиков могли без труда отыскать заведение. Василек торговал гламором за краденые вещи, которые затем перепродавал обратно людям. Почти что каждый фэйри в городе был у него в долгу, и некоторые куда хуже других.

Тап вошел. Василек как раз чинил деревянную клетку. Фигура у сприггана была приземистая и какая-то глыбоватая. Небритые челюсти и лысая макушка делали его почти похожим на человека, если бы не глаза – слишком мелкие и яркие.

– А вот и мой кроличек, – проскрипел Василек.

От звука его голоса ныли уши.

Тап проглотил гнев и выгрузил мешок на прилавок.

– Добыча сегодня что надо.