Позднее у меня стали возникать видения того, как я стремительно несусь вверх и вниз по гигантским покатым плоскостям, сложенным из той же чудовищной гигантской кладки. Ступеней в помещениях не существовало, а коридоры достигали в ширину не менее десяти метров. Некоторые из конструкций, мимо которых я перемещался, на многие сотни метров возносились ввысь.
Нижние черные своды располагались в несколько ярусов, причем на самых нижних я заметил странные люки, которые, похоже, никогда не открывались и были наглухо заперты полосами из толстого металла, что наводило на мысль о чем-то особо грозном и зловещем.
Сам себе я представлялся кем-то вроде пленника, и все, на чем останавливался мой взгляд, казалось наполненным безотчетным ужасом. Я чувствовал, что, не окажись я столь милосердно невежественным, загадочные извилистые иероглифы на стенах попросту сокрушили бы мой разум, а заодно и душу.
Чуть позже мои сновидения стали включать в себя панорамы, открывавшиеся из больших круглых окон и с обширной плоской крыши, на которой располагались причудливые сады, имелись обширные участки невозделанной почвы, и края которой были окаймлены зубчатыми каменными парапетами.
Я видел раскинувшиеся передо мной бесчисленные вереницы гигантских строений — каждое со своим садом, — которые выстроились вдоль мощеных улиц, достигавших в ширину не менее шестидесяти метров. В отдельных деталях они отличались друг от друга, но лишь редкое здание имело в высоту менее трехсот метров. Некоторые из них казались настолько безмерными, что их фасады возвышались на полтора, а то и два километра, тогда как вершины отдельных супергигантов вообще терялись в подернутых дымкой высотах.
Сложены они были из какого-то камня или бетона, а некоторые имели на себе извилистые узоры, чем-то похожие на те, которые украшали внутреннюю кладку находившегося у меня под ногами строения. На некоторых плоских крышах располагались террасы, возносившие их на еще более высокие уровни, а внутри некоторых садов были сохранены обширные пространства голой земли. На просторных дорогах ощущался некий намек на какое-то движение, однако поначалу я не смог разобрать детали движущихся механизмов.
В некоторых местах я видел громадные, темные, цилиндрические башни, вздымавшиеся на гораздо большую высоту, чем многие из окружавших меня строений. Мне они казались совершенно уникальными сооружениями и несли на себе признаки солидного возраста и обветшалости. Сложены они были из неведомых мне квадратных, похожих на базальт каменных блоков и чуть сужались ближе к закругленной вершине. Ни на одном из них я не заметил ни малейших признаков окон или иных проемов, за исключением лишь, пожалуй, громадных дверей. Видел я и более приземистые здания — все также сильно потертые под воздействием многовековых ветров, — по своей структуре чем-то походившие на цилиндрические башни. Вокруг этих необычных конструкций из квадратных каменных блоков висела необъяснимая зловещая аура угрозы и концентрированного страха, подобного тому, который окружал запечатанные люки.
Внушительного вида сады оказывали почти гипнотическое воздействие своей необычностью и причудливыми, незнакомыми видами растений, склонивших верхушки над широкими дорожками, по краям которых возвышались каменные бордюры также с причудливо выполненной резьбой. Кругом преобладали неестественно высокие папоротниковидные растения — некоторые зеленые, а изредка довольно омерзительного зеленоватого оттенка.
Были среди них и крупные прозрачные, похожие на гигантские хвощи растения, чьи бамбукоподобные стебли взметались на невероятную высоту. Были там и другие растения вроде причудливых темно-зеленых кустов и похожих на хвойные деревьев. Зато цветы в садах были неестественно маленькие, невзрачные и совершенно незнакомых мне видов, произраставшие на геометрически правильных клумбах и в промежутках между более крупными посадками.
На некоторых террасах и в садах на крышах зданий встречались более крупные и яркие цветы почти угрожающих очертаний и наводящие на мысль о явно селекционном происхождении. Повсюду пестрели грибы самых невероятных размеров, форм и расцветок, которые образовывали замысловатые узоры и явно свидетельствовали о наличии неизвестной мне, но хорошо укоренившейся садоводческой традиции. В белее обширных садах на поверхности земли, похоже, предпринимались попытки сохранить естественную беспорядочность растительного мира, тогда как на крышах преобладали упорядоченность и фигурная стрижка.
Небо было почти всегда затянуто дождевыми облаками и время от времени мне доводилось наблюдать поистине ошеломляющие ливни. Изредка, правда, проглядывали солнце — казавшееся неестественно крупным, — или луна, в очертаниях которой присутствовало что-то необычное, хотя я так и не смог понять, что именно. Когда ночное небо полностью освобождалось от облаков — а такое случалось крайне ред-ко, — я мог наблюдать почти незнакомые мне созвездия. В некоторых из них угадывалось определенное сходство с «земными» звездами, а по расположению отдельных известных мне групп можно было предположить, что я нахожусь где-то в южном полушарии возле тропика Козерога.
Линия горизонта всегда оставалась едва различимой из-за застилавшей ее дымки, но я все же мог разглядеть громадные заросли папоротникоподобных деревьев, фантастическая листва которых дразняще подрагивала на фоне перемещающихся пластов полупрозрачного вдали воздуха. Временами на небе можно было заметить какое-то движение, но я со своим зрением не разглядел ничего конкретного.
К августу 1914 года у меня появились нерегулярные видения какого-то плавания или скольжения над городом и прилегающими к нему участками местности. Я видел бесконечные дороги, которые рассекали леса, заросшие грозного вида деревьями с крапчатыми, гофрированными и ребристыми стволами. Дороги эти явно тянулись к другим городам, столь же диковинным, наверное, как и тот, образ которого неотступно преследовал меня по ночам.
В прогалинах между деревьями, где постоянно царил полумрак, я различал чудовищные конструкции, сложенные из черного или переливчатого камня, а по длинным гатям пересекая мрачные и темные болота, практически ничего не мог разглядеть за их сырой, буйной растительностью.
Однажды мне довелось увидеть казавшуюся безграничной пустынную зону — она была завалена многовековыми базальтовыми развалинами, скорее всего оставшимися от строений, аналогичных тем глухим почти цилиндрическим башням, которые я наблюдал в околдовавшем меня городе.
И также один раз я увидел тамошнее море — безбрежное, покрытое паром пространство, простиравшееся за колоссальными каменными волноломами, сплошь усеивавшими береговую линию города. Изредка над водой проносилась какая-то тень, а ее поверхность словно покрывалась бороздами от недоступных взору и чуть жутковатых завихрений и течений.
Как я уже писал, все эти дикие сновидения отнюдь не сразу приобрели свою устрашающую отчетливость. Более того, если разобраться, то некоторым людям грезились подчас и более жуткие вещи — картины, словно немыслимым образом сложенные из несочетающихся друг с другом фрагментов повседневной жизни, зарисовок, прочитанных или услышанных сюжетов, сплетенных по невообразимой фантазии сна в самые невообразимые сюжеты.
Некоторое время я воспринимал все эти видения как нечто вполне естественное, хотя в прошлом отнюдь не замечал, чтобы мне снились какие-то особенно экстравагантные сны. Я подозревал, что многие из этих аномальных видений имели под собой самые что ни на есть банальные причины, причем настолько разнообразные, что их невозможно даже перечислить; в других явно отражалось содержание прочитанных мною некогда книг, в том числе и тех, где описывалась растительность, покрывавшая нашу планету около ста пятидесяти миллионов лет назад — в пермский и триасовый периоды.
Через несколько месяцев, однако, во всех этих картинах со все нарастающей силой стал проступать элемент кошмара. При этом мои сны стали более походить на некие псевдовоспоминания, сопровождающиеся усиливающимися расстройствами абстрактною характера — ощущением блокирования памяти, странными временными сдвигами, выматывающим душу осознанием былого вмешательства в мои поступки «побочной» личности, а позднее и необъяснимым отвращением, которое я стал питать к своему собственному телу и личности в целом.
По мере того как в сновидения стали проникать более конкретные детали, их кошмарность возросла тысячекратно, и к октябрю 1915 года я понял, что надо что-то делать. Именно тогда я приступил к интенсивному изучению аналогичных случаев амнезии и последовавших за нею видений, поскольку чувствовал, что смогу таким путем хотя бы попытаться прояснить сущность своей проблемы и очистить ее от гнетущих эмоциональных наслоений.
ebooksa