Вооружившись подобной концепцией, я постепенно восстанавливал душевное равновесие даже несмотря на то, что видения (чаще, чем ощущения абстрактного характера) с каждым днем становились все более частыми и обескураживающе подробными. В 1922 году я снова смог приступить к регулярной работе и найти практическое применение моим новым знаниям, устроившись в университет в качестве консультанта кафедры психологии.
Мое место на кафедре политэкономии уже давно было занято вполне достойным преемником, а кроме того следовало признать, что за истекшие годы в самой методике преподавания этого предмета произошли довольно серьезные перемены. Сын мой также успешно продолжал свою научную карьеру, а потому мы в значительной степени могли объединить наши усилия.
Между тем я упорно продолжал вести скрупулезные записи всех своих сновидений, которые к тому времени буквально хлынули бурным потоком, причем отдельные их фрагменты по-прежнему чертовски походили на самые настоящие воспоминания, хотя к тому времени я уже твердо вознамерился напрочь отметать все подобные предположения.
Ведя свои записи, я старался четко выделять все то, что действительно могло быть результатом моего зрительного восприятия, а остальные видения попросту игнорировал как заурядные ночные иллюзии и никогда не упоминал о них в своих беседах с другими людьми. Тем не менее, записи эти каким-то образом все же становились достоянием окружающих, что порождало массу слухов относительно моей психической полноценности. Любопытно было замечать, что подобные кривотолки распространялись исключительно среди толпы и не привлекали к себе внимания профессиональных врачей или психологов.
Из тех видений, которые посетили меня после 1914 года, я упомяну здесь лишь некоторые, поскольку более полный их перечень скорее представил бы интерес для студентов университета. Нетрудно заметить, что постепенно я начал как бы освобождаться от существовавших ранее запретов и ограничений, отчего границы моих видений расширились необычайно, хотя сами они при этом неизменно оставались всего лишь разрозненными фрагментами без какой-либо единой связующей их темы.
В своих снах я обретал все большую свободу передвижения и перемещался по многочисленным каменным строениям, переходя из одного в другое по просторным подземным туннелям, которые, похоже, являлись для их обитателей нормальными путями сообщения. На самом нижнем уровне мне иногда попадались те самые гигантские запечатанные люки, вокруг которых царила атмосфера особого страха.
Я видел огромные, украшенные мозаикой бассейны и комнаты, заполненные бесчисленным количеством совершенно незнакомых и не понятных мне предметов. На моем пути попадались вместительные пещеры со стоящими в них замысловатыми устройствами, строение и назначение которых также оставалось для меня полнейшей загадкой, и звук работы которых я стал распознавать лишь после многолетней практики подобных сновидений. Следует заметить, что за время моих блужданий по этому фантастическому миру моими единственными органами чувств оставались зрение и слух.
Настоящий кошмар начался лишь в мае 1915 года, когда я впервые повстречался с живыми существами, причем произошло это еще до того как мои исследования древних мифов и легенд дали мне хотя бы приблизительное представление о том, чего именно следует ожидать.
Итак, когда рухнули все прежние барьеры и ограничения, я стал постепенно различать во всех частях здания и на проходивших внизу улицах громадные скопления пара, за которыми просматривались смутные очертания неведомых мне фигур. Затем они стали проступать все более явно, пока я наконец не увидел достаточно четкие и оттого, наверное, показавшиеся мне особенно чудовищными странные силуэты. Это были внушительные, примерно трехметровые конуса, состоящие из какой-то переливающейся, морщинистой, достаточно эластичной субстанции. С их вершин произрастали четыре гибких цилиндрических стебля, каждый толщиной около тридцати сантиметров, состоящих, видимо, из той же ткани, что и сами конусы.
Иногда эти отростки сокращались настолько, что практически исчезали под складками тела, а подчас вытягивались чуть ли не на трехметровую длину. Два стебля заканчивались громадными когтями или чем-то, отдаленно напоминавшим клешни. На конце третьего имелись четыре воронкообразных отростка, тогда как четвертый завершался желтоватым, неправильной формы шаром чуть более полуметра в диаметре, с тремя темными глазами, располагавшимися по горизонтали вдоль его окружности. Данное подобие головы увенчивали четыре мягких серых стебля, снабженные похожими на цветок придатками, из нижней стороны которых свисали восемь зеленоватых антенн или миниатюрных щупалец. Основная база конусовидного тела была окаймлена эластичной серой массой, которая посредством своих сокращений и набуханий приводила в движение всю эту живую конструкцию.
Их действия, по виду, впрочем, совершенно безвредные и неопасные, наводили на меня еще больший ужас, чем их отталкивающая внешность, поскольку всегда есть что-то нездоровое и жуткое, когда видишь, как чудовищные предметы совершают действия, которые, вроде бы, предписано выполнять исключительно человеку. Объекты совершенно спокойно перемещались по огромным комнатам, доставали, или, напротив, ставили на стеллажи громоздкие книги, подносили их к массивным столам-пьедесталам, а иногда что-то усердно записывали на их страницах, используя при этом любопытного вида стержни, зажатые между зеленоватыми головными щупальцами. Громадные клещи использовались ими при переносе книг и в общении — речь их состояла из своеобразных пощелкиваний.
Объекты были лишены какой-либо одежды, но носили нечто вроде ранцев или рюкзаков, свисавших вдоль конусообразного туловища. Обычно голова и поддерживающий ее отросток находились на одном уровне с вершиной корпуса, хотя иногда могли приподниматься, либо опускаться ниже ее.
Остальные три главных отростка как правило безвольно свисали вдоль тела, находясь как бы в пол у сокращенном состоянии. По тому, с какой скоростью эти существа читали, писали или управляли своими машинами — те стояли на столах и были каким-то образом связаны с их мыслительным аппаратом, — я пришел к выводу, что в интеллектуальном отношении они фантастически превосходили человека.
После того первого случая я стал видеть их буквально повсюду. Они перемещались по всем палатам и коридорам, управляли чудовищными агрегатами, стоящими в сводчатых склепах, и разъезжали по широченным дорогам в своих гигантских, похожих на лодки машинах. Вскоре я практически перестал их бояться, поскольку они и в самом деле прекрасно вписывались в окружавшую их среду.
Между ними можно было заметить некоторые индивидуальные отличия, а отдельные особи, казалось, вели себя несколько сдержаннее, чем остальные. Хотя внешне они были такими же как все, своими повадками и жестами они все же различались, причем не столько на фоне общей массы, сколько друг от друга.
Писали такие существа особенно много, причем, насколько я мог заметить, совершенно различными почерками, но никогда не пользуясь иероглифическими закорючками большинства. Мне даже показалось, что некоторые из них пользовались знакомым мне алфавитом. Почти все они работали гораздо медленнее остальных особей.
В то время мое личное участие во всех этих сновидениях ограничивалось бесстрастным созерцанием, причем с неестественно широким диапазоном зрения. Вплоть до августа 1915 года я не испытывал ни малейшего намека не беспокойство относительно своей собственной телесной формы. Постепенно, однако, данное обстоятельство стало все больше занимать мое внимание. До некоторых пор моей главной заботой в сновидениях было не опускать взгляд на собственное тело, и я запомнил, с каким облегчением воспринял то обстоятельство, что в странных комнатах совершенно не было зеркал. Впрочем, уже тогда меня смутно беспокоило то обстоятельство, что я всегда видел массивные столы, высота которых была не менее трех метров, отнюдь не снизу, а несколько даже возвышаясь над их поверхностью.
С каждым днем болезненное влечение взглянуть на свое тело становилось все сильнее, пока однажды ночью я не смог устоять перед его натиском. Поначалу мой взгляд, устремлений вниз, не выявил абсолютно ничего, но затем я понял, что моя голова, видимо, находилась на конце невероятно длинной и гибкой шеи. Втянув ее и резко опустив взгляд, я увидел морщинистую, переливающуюся громаду трехметрового конуса, покоившуюся на таком же трехметровом основании — именно в ту ночь я своим истошным воплем разбудил чуть ли не половину Эркхама, вынырнув из пучины безумного кошмара.
Лишь после нескольких недель омерзительных репетиций и повторов я смог отчасти смириться со своим чудовищным обличьем. В сновидениях я передвигался в массе других неизвестных мне существ, читал их диковинные книги и часами простаивал за массивными столами, что-то вписывая на страницы причудливым пером, зажатым между зеленоватыми щупальцами, которые тянулись от моей головы.
В то время я искренне надеялся на то, что отдельные фрагменты прочитанного мною навсегда останутся в моей памяти. Это были мрачные летописи других миров, других вселенных, и даже история существования бесформенной жизни за их пределами. Я находил записи о странных общинах неких существ, населявших мир в давно забытом прошлом, и пугающие хроники новых творений природы с нелепыми телами, которые заселят их через миллионы лет после исчезновения последнего человека. Мне стали известны отдельные главы из истории человечества, о существовании которых современные ученые даже не подозревали. Записи эти, как правило, были сделаны иероглифами, значение которых я постигал при помощи необычных гудящих машин. Я смекнул тогда, что имею дело с агглютинативной формой языка, базирующейся на корневой системе и не имеющей ни малейшего сходства с любым из человеческих языков.
ebooksa