Это были все оставшиеся у него деньги.
Он пел. Касался мутной поверхности пальцами. Дышал на шар, пытаясь отогреть. Ничего не помогало. Последняя живая искра в глубине мигнула и погасла.
Он сел на асфальт, привалившись к стене. Шар выпал из руки и покатился по мостовой, как пустая пивная бутылка. Михаил Андреевич поднял лицо к небу и завыл. Дождевые капли падали ему в раскрытый рот.
А потом дождь закончился.
Михаил Андреевич осекся, встал и посмотрел вокруг. Он никогда не видел мир без дождя. Тогда он попробовал пропеть ноту — чистую, протяжную, пульсирующую. Тут же сквозь тучи выглянуло солнце, а над тучами он увидел влажную поверхность купола, за которой никого не было. Мир некому излечить извне. Но теперь Михаил Андреевич знал, что делать.
Он шел по улице широкими шагами, жмурясь на солнце. Повсюду распускались цветы. Михаил Андреевич вдохнул всей грудью и почувствовал в воздухе запах соли. За море горожане его особенно благодарили.
Он закашлялся и по привычке начал протирать очки, размышляя об иронии судьбы. Песней можно было создать море, но изменить себя — нет. У клиники он замялся и вошел в дверь, за которой раньше не был.
— Что бы вы хотели изменить? — женщина в белом халате выглядела растерянной, словно боялась, будто гнев Михаила Андреевича вернет дождь.
Тот критически оглядел себя в зеркале.
— Начнем с коррекции зрения, — сказал он. — И еще… пожалуй… приподнимите мне веки. Чуть-чуть.
Ночной пловец
— Двадцать два… Двадцать три… Двадцать четыре… Все, мест нет! Мест нет, я сказала!
Дородная тетка в белом халате преградила Ивану путь, растопырив руки.
— Э… — Иван растерялся. — Да я же всего один остался.
Он беспомощно окинул взглядом опустевший холл плавательного бассейна. Еще недавно тут толкались типичные любители вечернего вольного плавания: бабульки-божьи-одуванчики — эти обычно занимают крайние дорожки и плывут медленно, словно черепахи; молодые парочки — такие приходят будто и не ради плавания, а зависают у «мелкого» края бассейна, цепляясь за разделительные поплавки, и, обхватив друг за друга, перебирают ногами, чтобы оставаться на плаву; мужчины неопределенного возраста — эти занимают дорожку посредине и сосредоточенно, как паромы, бороздят бассейн туда-сюда. Все они, переобувшись в резиновые тапочки, просочились в узкие двери мимо тетки в халате и, получив ключ от шкафчика, исчезли в раздевалках — «мальчики налево, девочки направо».
В этот день Иван задержался на работе — шеф опять заставил возиться с новой партией польской фурнитуры — так что в бассейн пришел в аккурат перед последним сеансом в 21:30. В очереди на вход он оказался крайним… и вот теперь пытался сообразить, какими словами убедить бдительную тетку пропустить его поплавать.
— Я же всем понятно говорила! — визгливо отрезала она. — Три дорожки по восемь человек, больше нельзя. Раньше надо приходить!
— Да ладно вам… — Иван уже смирился с поражением, но по инерции продолжал вяло сопротивляться. — Один лишний человек, какая разница?
— Какая мне разница? — тетка насупилась. — А нормативы кому положены? А?