Дни шли своей чередой, похожие один на другой, когда «нечто» вернулось.
Первым его услышал Гилхрист.
Он издал пронзительный крик и попытался встать…
И тут я был несказанно поражен. Он не мог подняться, ибо буквально приклеился к стулу.
Необычный шум шел из подвала и нарастал, приближаясь к кабинету.
То были шаги многочисленной орды. Шаги, сказал я? Скорее шарканье, несильные удары по дереву ступенек, и шелковое шуршанье по стенам.
Дверь не открылась, а распахнулась.
И как в тот раз, за ней был только мрак.
— Па… па… па…
Гилхрист пытался что-то выговорить.
С его лба на бухгалтерские книги стекали крупные капли пота.
Что-то чиркнуло по полу, потом несчастного сорвало со стула, он некоторое время плыл по воздуху и приклеился к потолку.
Да, приклеился к потолку!..
Все его тело сотрясали необычные судороги. Кости хрустели, дряблые щеки стягивались. Сквозь прорвавшуюся ткань костюма показалась желтая кожа с потеками крови.
Словно адские булочники месили отвратительное тесто человечьей плоти.
Несмотря на жажду отмщенья, я убежал, ощущая страх и отвращение.
— Нет, он не умер!
Через шесть недель он занял место перед своим столом напротив меня.
Но это существо, закутанное в платки и одеяла, с бархатной шапочкой, натянутой до самых бровей, с носовым платком, поднятым до глаз, как паранджа у арабской женщины, с толстыми перчатками, скрывавшими руки, было ли оно Гилхристом?
Он перестал говорить; он изредка издавал свист, который я не в силах воспроизвести. И потом он уменьшился, сильно уменьшился. Его ноги, если они у него есть, закутаны пеленками, как у младенца.