Он перебрался через ограду, схватил мою руку. Что-то говорил быстро, мешая слова и возгласы, путая вопросы и воспоминания. И тут мой дед выскочил на крыльцо, держа наизготовку заряженный арбалет. Я помню щелчок и гудение стрелы, мне кажется так, хотя все совершилось быстрее, чем падает капля воды. В половину мгновения я узнала его, своего отца и кинулась, закрывая его от выстрела. Больше я ничего не помню из той жизни. Она просто кончилась. И не знаю, как меня похоронили и что сталось с моей прежней семьей.
В наступившей тишине стало слышно — в лианах, заплетающих внутренние стены опочивальни, цвинькают птицы, осторожно, словно боясь помешать.
— Он… убил тебя. Сам. Твой дед.
Неллет кивнула, глядя перед собой.
— Хотел убить Денну. Это казалось мне невероятным, целый короткий миг, но дальше я не могла думать. Я умерла. Сейчас, когда память вытаскивает из глубины подробности, я кое-что понимаю. Думаю, он знал. Денна увел старшую сестру и поломал жизнь Гюнты. И он не смог смириться с этим. Он добрый человек, носящий внутри тяжесть горя и гнева. А я. Я не такая уж героиня, просто кинулась к узнанному, давно потерянному отцу. И смерть нашла меня. На этом заканчивается история первой Неллет. А вторая началась намного позже, через пару сотен лет, когда уже никого не осталось в живых из родных Гюнты и память о ней истерлась в мыслях потомков. Денна помнил ее. Но, как все, избегая страданий, теперь сам торопил время, чтобы размеры его смягчали утрату. Что такое десять лет по сравнению с сотнями? Ами понимала это и просто ждала. Теперь ее муж не заговаривал о ребенке, страшась, что я стану постоянным напоминанием о первой Неллет. И все случилось само собой, потом.
Ко времени моего рождения дела в королевстве обрели равновесие. Элита, пройдя изменения, существовала отдельно от короткоживущих. Поначалу королева рьяно взялась за улучшение всего, что было ей подвластно. Но ученые не приняли во внимание одну небольшую мелочь. Отсутствие смерти, вернее, она была, но где-то там, в неизмеримой дали, или же оставалась риском несчастного случая, от которого не убережешься полностью, даже сводя риски к минимуму, так вот, нестрашная отдаленная смерть замедлила восприятие жизни. У всех. К чему торопиться, если можно не торопиться? Слово «успеть» потеряло смысл. И для чего спешить? Улучшить жизнь поколению быстроживущих, и еще одному, а все равно они, вспыхивая, проживают свою сотню лет и уходят в небытие. Трещина между двумя группами людей становилась все глубже и через какое-то время превратилась в пропасть. Нужды людей, их радости и печали, их устремления — все казалось смешным и незначительным, все равно все умрут. И срок их жизней казался высокородным все более кратким. Не потому что те стали жить меньше, а потому что сами высокородные жили все медленнее. Балы длились неделями, развлечения растягивались на месяцы и годы. А от простых требовалось что? Не мешать, и снабжать крошечную верхушку правителей возможностью безбедно существовать. Чтобы они не мешали, нужно было обеспечить им среднюю нормальную жизнь. А что касается доходов, то тут в дело вступил новый фактор. Измененные могли засыпать дома и просыпаться в других реальностях, многие из которых оказались невероятно полезными. Конечно, туда не попадали простые люди и невозможно было наладить поставки сырья или пищи для всех. Но теперь элита могла использовать для себя новые предметы роскоши, драгоценности, особые виды пищи. Медленно и непрестанно развивалась наука, все больше сужая горизонт и сводя знания к малым целям — жить как можно роскошнее и получать все новые впечатления и удовольствия. Конечно, часть полученного шла на пользу всему народу, например, успехи медицины. И, наконец, сложилось интересное равновесие. Правящая верхушка существовала практически сама по себе, подобная группе божеств, одаряющих милостями народ. Для того, чтоб у народа не возникало желания что-то изменить. Всем было достаточно хорошо. И так длилось полтора века. Золотой век королевства Ами-Де-Нета…
Неллет замолчала, отдыхая. Даэд тоже молчал, захваченный мысленными картинками. И правильно, что она рассказала ему сначала не общее, а отдельную историю девочки и ее отца-короля. Иначе он не сумел бы увидеть так ясно и четко, в подробностях просторные поля и ухоженные города, фабрики и заводы, дороги, соединяющие обширные области. Рыбаков, выходящих в море на больших и малых судах.
— Из-за моей врожденной болезни я не могу дать полную историческую и политическую картину государства Ами-Де-Нета. Зато могу проследить изменение душ людей, которые жили рядом со мной. Это уже немало. Что важнее, задаю я себе вопрос — каким был человек или какие деяния оставил он после себя? В конце-концов, я поступила, как неумная девчонка, подбирающая на улице грязного и больного щенка, из жалости и по велению сердца. И до сих пор не знаю, права ли была, отбирая у народа Ами его страдания и муки, практически не оставив людям выбора. Я не правитель, я просто болела сердцем за каждого из страдающих. И это не привычная фигура речи. В этом и заключалась моя болезнь.
— Неллет!
Она повернула голову на оклик, удивленная тем, что он перестал писать и прервал ее.
— Прости. Я не хочу писать дальше, сейчас. Тебе нужно отдохнуть.
— Да? — она удивилась, но сразу же рассмеялась, вытягивая руки поверх покрывала, — ты прав. Даэд, хочешь поспать вместе со мной сегодня? Мы проснемся к ужину и позовем музыкантов.
— Да, — он закивал с жаром, кинулся на колени, укладывая в шкафчик доску, наспех свернутый свиток и письменный прибор.
Потом они занимались любовью. И как всегда, Даэд был так нежен с возлюбленной, так бережен, что принцесса, смеясь, сама дразнила его, заставляя стать более сильным, быстрым, без страха причинить ей боль. В бассейне или в постели, уже привычно, или ныряла, ускользая, чтоб сердился и перестал испуганно оберегать, или говорила ласково насмешливые слова, смеясь на его досаду.
— Хочу быть с тобой самой обычной, — сказала, когда лежали, отдыхая, и Даэд баюкал ее руку на своей груди, — понимаешь, не калекой, требующей осторожного внимания. А твоей женой, на которую ты можешь прикрикнуть. Нахмуриться. Рассердиться. Прости, если тебе так не нравится.
— Нравится. И я сержусь, когда ищу тебя под водой, русалка. Ты не перехотела есть?
— Принеси. Буду смотреть, как ешь ты.
За шатром играла медленная музыка, Даэд с удовольствием ел горячее мясо с пряностями, запивая хмельным соком. А после взял Неллет на руки и они, как делали часто, отправились на дальний внешний край опочивальни, где по приказу принцессы не было решеток, только открытый край, обрамленный по бокам рядами стройных колонн. В пустоте, полной цветных облаков, садилось солнце. Проваливалось в облачное покрывало, оставляя сперва половину, потом краешек, потом — сноп сочных, уже спокойно неярких лучей. И от облачных холмов к Башне тянулись прозрачные синие тени.
— Мои сны, — Неллет полулежала на руках сидящего Даэда, держа его руку на своем животе, — я могу видеть то, что еще далеко в будущем. Но поторопить будущее свершиться я не в силах.
— Это важно? — Даэд снова подумал о своем будущем, которое наступит одновременно с первым зимним сном Неллет. Торопить большое, понимал он, значит — приближать малое.
ebooksa