– Ладно, – прыснула я, – будем считать, что их система распределения называется «каканетка».
– У-у-у! – недовольно промычал мой наплечный сосед – будь у него кулак, он бы точно мне им погрозил.
Чтобы заставить его забыть о недовольстве, я быстро сменила тему:
– А как тебя зовут на самом деле? Мы тут с Тайрой гадали: Чив, Пиф, Миф, Виф, Гиф? Ведь «Ив» – это, наверное, не твое имя целиком, нет?
– Неть.
– Вот. Так как? Может, будет уважительнее называть тебя полным именем?
Я не видела, но знала, что Тайра улыбается – мы его дразнили – нашего мелкого.
В ответ на мой вопрос из фурии вылилилось такое количество протяжных, коротких, клокочущих и свистяще-гортанных звуков, что я аж забыла, как нужно шагать и остановилась; кроссовки тут же утонули в раскаленном песке:
– Это что было – имя?
– Дя.
– Ладно, – после секундной паузы рассудила я трезво. – Для нас ты будешь просто Ив, ибо то, что ты только что продемонстрировал, произнести нам будет не под силу даже в конце нашей наполненной практиками по произнесению фурианских имен жизни. Согласен?
– Асен, – миролюбиво согласился некто, кого, оказывается, звали совсем не Ив, и мы с Тайрой, чувствуя невероятное облегчение от того, что только что избежали несчастливой судьбы, пытаясь выговорить уважительные, но неподвластные человеческому рту звуки, зашагали дальше.
(George Skaroulis – Fragile)
Пустыня – это звенящая шепотом твоих собственных мыслей тишина, это перекатывающиеся под стопами и порывами ветра песчинки, это сложенный в гармоничный узор абрис покатых холмов и линии бесконечных, образующихся под влиянием воздушных потоков, непрерывных дюнных волн. Пустыня – это пытающиеся выжить, выстоять и надеющиеся однажды расцвести колючки, это бесконечное – от края до края – небо над головой, цвета которого меняются в зависимости от положения солнца, это удлиняющиеся к вечеру синеватые тени. В пустыне нет ничего, но в ней одновременно есть все: наполненность, глубина и величие. Она не просит гостей, не желает их, но не отторгает путников. Хочешь – бреди и ищи единственный ведущий на волю из раскаленной ловушки правильный путь, хочешь – ложись и засыпай, ведь все находящееся внутри нее раньше или позже заметет песок, и вновь останется лишь оно одно – незыблемое и невидимое глазом время. Неизменная, наравне с песком и спадающей к вечеру жарой устойчивая единица.
Времени у нас было много.
А вот еды – нет.
На ночлег мы остановились тогда, когда холмы из ржаво-кирпичных сделались бордовыми, когда наши с Тайрой тени вытянулись почти до горизонта, когда стало понятно, что минуты отдыха сейчас будут куда ценнее пройденных шагов.
Мы устали.
Да и как не устать, то покоряя бесконечные холмы, то медленно, оставляя за собой борозду следов, сползая с них? Температура, стоило солнцу замерцать на прощание уходящими лучиками, вдруг упала настолько, что недавняя жара неожиданно вспомнилась нам с грустью: лучше бы она осталась – эта жара, – пусть не такая ярая, полуденная, но та самая вечерняя, когда уже не печет макушку сквозь ткань, но все еще тепло.
На ужин мы разделили между собой остатки пирогов, а Иву выдали вконец засохший торт с персиками.
ebooksa