Обернулся. В памяти была только люстра. Она на него набросилась, распахнула хрустальный рот, утыканный острым стеклом. Дальше была темнота. Его выкинули или он все же сам выскочил?
Окно перед ним было цело. И даже плотно закрыто.
— Жуть, скажи! — выдала Хельга.
Никита скривился. Если жуть, то чего она тогда около этого дома вертится? Порцию адреналина перед сном получает? Сама говорила, нельзя сюда ходить.
— А ты видела?
Хельга улыбнулась, кивнула, а потом отрицательно замотала головой:
— Это видят только те, которые… ну… которые… Поэтому ходить нельзя.
— Почему? — Вроде головой не ударялся, но состояние — ничего не понимает.
— Чтобы не стать теми, кто увидит.
Логично.
Одной ноге было колко. Отлично — шлепанец исчез. Поднялся. Переступил с ноги на ногу. Ну вообще красота. Теперь еще и хромает. Наклонился, разглядывая темноту, — обувка не находилась.
Да подавитесь!
Сбросил оставшийся шлепанец.
— …граф был влюблен в одну из дочерей священника, — шептала Хельга. Начало истории проскочило мимо Никиты. — Звал ее поехать с ним. Но она не оставила отца. В ярости граф проклял здесь все и уехал.
Никита поперхнулся воздухом. Сколько версий одной и той же истории! Прямо с ума сойти. Или он уже сошел? Может, сумасшествие заразно? Как бы это проверить? Ведь не грипп, внешне непонятно…
— Ты мне веришь? — прошептала она, делая стремительный шаг.
Произойди это вчера, Никита бы не шевельнулся. Но теперь он был ученый — отступил.
— Ты лучше классику в библиотеке бери, — буркнул он, отходя. — Лермонтова. А то читаешь всякую фигню…
— Приходи завтра на плотину, — уже в спину попросила Хельга. — В двенадцать.
— Отвали от меня!