Месма

22
18
20
22
24
26
28
30
Город Краснооктябрьск, июль, 1972 год.

Влад, как обычно, засиделся до глубокой ночи, и утром встал довольно поздно. Сегодня он не планировал куда-либо ехать: он собирался провести день в номере за изучением записок городского фотомастера. Ну — разве что выйти прогуляться вечерком, когда спадет удушающая дневная жара. А ехать или идти было решительно некуда.

За чтением, рассматриванием фотоснимков, размышлением над прочитанным день проскочил на удивление быстро. И только к вечеру Влад вспомнил, что сегодня к нему должны были прийти заменить лопнувшее зеркало.

«Интересно, — подумал он, — обещали вроде как сегодня поменять, а уже вечер подходит, а они даже и не чешутся. У них есть хоть какое-то представление о времени? Придется сходить к дежурной и напомнить.»

Он направился к столу дежурной, но там сидела уже совершенно другая женщина. На заданный Владом вопрос по поводу замены зеркала он недоуменно вытаращила глаза — оказалось, что ей об этом ничего неизвестно. По настоянию гостя она принялась звонить завхозу, и по их содержательному разговору Влад понял, что и та ничего не помнит о лопнувшем зеркале. Он попросил дежурную передать ему трубку и спросил напрямик, почему к нему в номер до сих пор не пришли.

— Уж вы извините, — сказала ему завхоз, — но я задергалась с утра и совсем забыла про вашу проблему…

— Да нет, собственно, никакой проблемы, — ответил ей Влад, — Просто мы договорились вчера, что зеркало будет заменено сегодня. День почти прошел, однако никто и не рыпнулся! Если бы я сам не стал беспокоиться, ваш персонал так и забросил бы все это дело…

— Вы знаете… у нас скопилось так много работы, а людей мало, и плотник нынче один всего…

— Это прекрасно, что ваши люди не сидят без дела, — холодно отозвался молодой человек, — но, согласитесь, меня все это не касается. И я, кажется, говорил вам, что меня вполне устроит, если я не получу новое зеркало, но пусть хотя бы унесут треснувшее: меня беспокоит, что эта его рама напичкана битым стеклом, которое может посыпаться на меня в любую секунду! Поэтому пусть его унесут из моего номера — это все, о чем я прошу…

— Да-да, я вас понимаю… — извиняющимся тоном пролепетала трубка.

— А если понимаете, будьте добры — пришлите любого рабочего, совсем не обязательно плотника, и пусть он заберет расколовшееся зеркало. А новое могут повесить и позже, когда у вас будет на то возможность и желание.

— Давайте мы завтра… — неуверенно начала было трубка, но Влад сразу же перебил ее:

— Нет, сегодня! Завтра у нас с вами уже было — вчера! Я имею такую привычку — работать за столом допоздна, и сидеть, имея у себя перед лицом скопище острейших осколков, держащихся лишь на честном слове, мне совсем не хочется. Так что пусть зеркало забирают сегодня…

После некоторой паузы трубка неуверенно сказала:

— Ну хорошо… Подождите еще немного, плотник подойдет к вам… вечером.

— Вот и отлично, — ответил Влад. — Я жду.

Он положил трубку на рожки аппарата и отправился обратно в номер.

Ему не хотелось возвращаться к запискам Прохора Михайловича в то время, когда к нему должны были прийти. Почему-то хорошо запомнилось наставление Самсонихи — принести коробку с бумагами в номер и спрятать, чтобы никто их у него не видел. Как будто для людей они представляли какую-то неведомую опасность…

Влад отметил про себя, что некоторые запреты Самсонихи он нарушал с каким-то даже ощущением удовлетворения, а иным ее указаниям следовал неукоснительно. Странно, конечно…

Он включил телевизор и принялся смотреть в мерцающий экран, совершенно не понимая, а что он вообще смотрит. Мыслями и чувствами он неизменно возвращался в далекий и страшный сорок второй год, в фотомастерскую на пересечении улиц Свободы и Коммуны, в самую пучину ужасающих воспоминаний старого фотомастера. Владу подумалось о том, насколько тяжело было старику писать эти воспоминания — чувствовалось, что он вновь и вновь переживает все эти ужасные события. Для кого он оставил свои записи? Для потомков? или просто изложил вроде исповеди, как немой крик исстрадавшейся души, и закопал в подвале, чтобы никто не нашел? А возможно, у старого фотографа была какая-то иная цель, ему, Владу, доселе непонятная и недоступная? Он ведь пока не добрался до последней страницы… Самсониха велела ему их сжечь; но вот имеет ли он право поступить с ними таким образом? Может, их необходимо предать гласности, чтобы потомки тех, кто пережил военное лихолетье, знали и помнили — какие страшные дела творились тогда в их таком милом и уютном небольшом городе? Этого Влад пока не знал. Необходимо было прочесть бумаги полностью.

Между тем, плотник или кто там еще из рабочих, упорно не появлялся. Когда за окном оконча тельно стемнело, Влад уже перестал ждать. В самом деле, в такое позднее время никаких рабочих в гостинице уже нет — все они разошлись по домам. Да и завхоз, лихо надувшая его во второй раз, небось тоже давно ушла! Хорошая гостиница.