Секунду Джон смотрел на нее пораженно.
— Возможно, я не точно понимаю значение всех слов… — предположил он.
— Ну что тут непонятного?! — начала злиться Софи.
Вот только плохого лингвиста включать еще не хватало! Он разговаривал на их языке прекрасно!
— Насиловать… — он умолк и снова слегка смутился, словно закончив фразу, он произнес бы какую-то непристойность.
— Ну? Насиловать себя. Принуждать себя делать то, что тебе не хочется. Это метафора, не в буквальном же смысле… — Софи вдруг подумала, что именно Джон мог вообразить, если понял это в том самом буквально смысле. Гнев ее приутих. — Э… это метафора… без какого-то… — она хотела сказать «сексуального» и не решилась под прямым взглядом его невинных серых глаз. — Подтекста. Это значит заставлять себя.
— Я понимаю теперь. Благодарю. — Джон неловко покомкал в руках ее коврик. А потом его лицо вытянулось и похолодело. — Боюсь, для меня нет свободы в выборе своих действий. Вернее… полной свободы. Для нас всех есть единые lin’ya. Ты знаешь о них.
— Знаю. Это ваши законы. Правда, я не помню, чтобы они запрещали отказываться от кофе. — Софи встала и налила себе вторую чашку.
Положила туда три ложки сахара и принялась мешать, глядя на Джона.
— Отказываться от еды и питья в доме, где тебе дали приют… это против lin’ya. — Он оглянулся вокруг, явно думая, куда пристроить свои трофеи — хлопковый коврик и пушистое полотенце. Софи не знала, что там в его голове, но он вдруг извинился и вышел. Через минуту он вернулся без них.
— Могу я? — он отодвинул стул.
— Ты можешь. И можешь больше никогда не спрашивать у меня на это разрешения.
— Ты раздаешь позволения слишком легкомысленно, совсем меня не зная. Это неосторожно.
— И что такого ты должен совершить, чтобы я не хотела, чтобы ты сидел?
— Быть может, я уже это совершил. — Сказал он как-то грустно и сцепил руки в замок на столе.
Софи посмотрела на его пальцы. Руки у него были отнюдь не такие, как, она воображала в юности, должны быть руки у эльфов. Ей представлялись тонкие и изящные кисти пианиста, с холеными ногтями и перстнями с гигантскими самоцветами. У Джона были самые обыкновенные руки. Да, ногти были аккуратно подстрижены, но пальцы были не тонкие. Наоборот это были руки человека, который использует их часто по прямому назначению. На мизинце и безымянном пальце белел крупный шрам.
Софи подняла на него глаза и отважно спросила:
— Джон, откуда у тебя все эти шрамы?
Джон отчетливо покраснел. Мгновение он мялся, очевидно, решая, что менее грубо — отвечать девице на такой личный вопрос или послать ее, куда подальше, в собственном доме. Софи уже успела пожалеть, что задала такой личный вопрос.
— От тренировок. — Все-таки выдавил он сквозь зубы с явной неохотой.