Наконец-то старая карга удалилась от прилавка и скрылась из виду. Через пару секунд она вернулась и поставила на стойку деревянную коробочку. Бабка открыла крышку и извлекла десятки колец.
— Супер! Замечательно! — воскликнул Джордж. — А какие из них серебряные?
— Те, что серебристого цвéта.
Моральный кодекс Джорджа не позволял ему колошматить старух, и несмотря на то, что этого закона мужчина придерживался неукоснительно, сейчас был именно тот момент, когда в нем невероятно хотелось найти какую-нибудь лазейку.
Джордж подошел к стойке и отбросил десять-одиннадцать колец.
— И, кстати, пластик не принимаю, — предупредила старуха.
— Вы серьезно?
— Совершенно.
— Поверить не могу. Мы в двадцать первом веке, в шикарном магазине, переполненном дорогущими произведениями искусства, и Вы не принимаете пластиковые карты?
— Банки, которые выпускают эти карты, дерут с меня комиссию. А за нал — никто у меня ничего не зажмет.
— Вообще-то терминалы сейчас не берут никаких процентов за кассовые операции с пластиком. Но на нет и суда нет. Я не собираюсь учить Вас, как вести бизнес.
— Вот уж спасибо.
— Еще есть что-нибудь серебряное?
Старуха оглянулась.
— Вот, на стене напротив серебряное зеркало.
— Отлично. Лу, иди, принеси, — напарник кивнул головой и направился за зеркалом. — Что еще?
— Так… дай подумать… Ты католик?
— Мы из той секты, что поклоняется серебру.
— У меня есть это, — женщина достала распятие, сантиметров пятнадцати в длину.
— На нем что, Кенни Роджерс[8]?