Перевернул обложку. На форзаце чернела надпись, выполненная тушью: «Спасал вас от себя, как мог, но, увы, оказался бессилен. Всегда ваш, В. А. Директор»
Вспомнил Владимира Анатольевича, их первую встречу на вокзале с последующей бесконечной поездкой на трамвае и татуировку «II» между указательным и большим пальцем. Сейчас, лишенный осязания и прочих ненужных отвлекающих ощущений, он сообразил, что это не буквы, не начало слова, не имя любимой женщины, а лишь первые две отметки – «зарубки». Он не воспринимал настоящее, зато с болезненной ясностью смотрел в прошлое и удивлялся собственной глупости, наивности и потрясающей слепоте. Полосок было восемнадцать, он не сомневался.
Перелистал хрустящие страницы, пахнущие качественной полиграфией. Без всякой радости и удовлетворения, словно само собой разумелось, нашел свое имя в авторах и швырнул книгу на прикроватную тумбу. Фолиант провалился сквозь столешницу и исчез.
Встал и, пошатываясь на слабых ногах, вышел из палаты. Он шел по коридору, взятому из самых страшных воспоминаний о прошлом. Сине-зеленые стены, перерезанные на уровне пояса коричневой магнитной лентой. Белые меловые разводы на полу, грязные щетки и тряпки из старых отслуживших халатов. Под больничными тапочками хрустели рассыпающиеся куски штукатурки.
В больнице шел ремонт. Юный врач тащил стопку медицинских справочников, выносил хлам из палат и кабинетов и раскладывал в коридоре. Справочники он пристроил на подоконнике. Женщины с волосами, собранными в косынки, отмывали и соскребывали со стен старую побелку.
Побрел к окну, покрытому пылью и известью и совершенно непрозрачному. Подошел к подоконнику, вцепился в него руками и уставился в белое пятно стекла.
Ему полагалось быть счастливым и свободным, но не чувствовалось ни того, ни другого. Он сбежал с фабрики, не стал ее частью, вырвался из участка, предоставлен сам себе. Вроде случилось, как хотелось, а ощущение, будто не приобрел, а потерял…
Рукопись!
Чертова кипа бумажек, годящаяся только на растопку, затерялась. Опустил голову. Ему было безразлично, ничего в той рукописи его не тянуло к себе, не цепляло, не представляло интереса. Если бы она оказалась у него, он бы просто ее сжег и забыл о ней. Сколько не вычеркивай слов, как ни упрощай, а то, что остается, не менее скучно, чем вычеркнутое.
Хватит, к черту. Почему бы не дойти до предела и не вымарать все: мешают союзы и междометия – долой; плодятся глаголы – в топку их вместе с существительными, местоимениями и наречиями. Знаки препинания на свалку! И что останется? Пустота? Чистый лист? Этого мало.
Стоп! Отбой. Получается плагиат картин Семена Фролова.
Не успел разочароваться, как его осенило. Поставил пальцем в точку пыли на стекле. Через маленькое круглое пятно проглядывала черная грязь, укрытая измочаленными листьями.
Вот оно.
Идеальное произведение – краткое, многозначное, решительное, лишенное всякого многословия. Каждый в нем может увидеть свое. Кто-то отыщет в мизерном пятнышке материальное ничто, начало всех начал, безразмерный кусочек, который, будучи представлен бесконечным числом, составляет пространство. Другим точка напомнит о конце предложения, жизни, Вселенной, всего сущего. Третий найдет в ней проекцию оси вращения мира.
Но чего-то не хватало. Слишком коротко, примитивно, нужно развить идею, подсказать читателю направление мысли.
Не удержался от многословия и грязным указательным пальцем поставил еще две точки. Пусть будет намек на продолжение.
Вздрогнул.
Сквозь три прозрачных кружка на него уставились глаза.
Рея!
Дернулся, отшатнулся от окна и задел рукавом больничного халата стопку книг. Толстые справочники с глухим стуком сыпались на пол. Они падали на корешки и раскрывались на случайных страницах. Перед ним громоздились десятки томов, представивших свои внутренности – иллюстрации, фотографии, схемы строения органов, рисунок глаза в разрезе, почки, легкие, гортань…
ebooksa