Тут историк приходит в себя.
– Что ты имеешь в виду, Потоцкий? – спрашивает он, и Нике кажется, что голос его чуть дрожит.
– Конечно, войну, Михаил Владимирович, – отвечает Кирилл. – Разве мы знаем что-нибудь более трагическое, чем война? Какие же еще события я могу иметь в виду?
В его голосе насмешка – или Нике только кажется?
Да, думает она, вечером позвоню Гоше. Черт с ними, с обидами – про такое надо рассказать!
Ну и заодно – про угрозы Рыбы и прогулы.
Первую попытку поступить в матшколу Лёва позорно провалил прошлой зимой, когда, узнав, что в восьмом классе появилось целых два места, решил перевестись в середине года. Машинописное объявление, висевшее на доске у входа, предупреждало, что экзамен проводится по расширенной программе седьмого-восьмого класса. Впрочем, там не было написано, что расширенная программа включает в себя не только алгебру и геометрию, но еще и теорию множеств, бойлеву алгебру и около трети университетского курса планиметрии.
Так и получилось, что, насколько широка «расширенная программа», Лёва узнал, только увидев в условиях экзаменационных задач незнакомые обозначения и, стыдно сказать, слова. Лёва покраснел так, как умеют краснеть только очень рыжие люди, за полчаса решил то, что мог, а внизу написал просьбу выдать полный список литературы за седьмой и восьмой класс, чтобы достойно подготовиться к будущему экзамену. Через неделю Лёва забрал свою работу, где на первой странице красовалась позорная тройка с минусом, а на последней мелким почерком легендарного Овсянникова были записаны названия одиннадцати книг, которые Лёве предстояло выучить наизусть в ближайшие месяцы.
Вторая попытка, предпринятая в июне, оказалась успешной – и вот уже Лёва сидит на дополнительном семинаре Саши Бульчина, выпускника школы и студента четвертого курса матмеха. Бульчин рассказывает девятиклассникам о фракталах – если честно, вовсе не потому, что фракталы включены в очередную расширенную программу (они не включены), и даже не потому, что они могут пригодиться при усвоении других тем (может, пригодятся, может, нет – кто их знает, этих школьников?), а просто потому, что фракталы – это, черт возьми, самое интересное и волнующее, что было придумано в геометрии за последние сто лет.
– А как же геометрия Рамина? – вскакивает Сережа Вольфин, невысокий мальчик в круглых очках.
– Читайте источники, молодой человек, – парирует Бульчин. – Рамин придумал свою геометрию положительной кривизны сто двадцать пять лет назад.
Лёва морщится: все никак не может привыкнуть, что не он – самый умный математик в классе. Вот и сейчас: что такое эта геометрия Рамина? Полминуты Лёва раздумывает, не сказать ли: а геометрию отрицательной кривизны – и того раньше! – но решает не рисковать. Может, геометрия отрицательной кривизны вообще невозможна? Или, напротив, придумана две с лишним тысячи лет назад, и попытка сострить только выдаст Лёвино невежество?
На последней странице тетради Лёва пишет:
Когда год назад Лёва сказал маме, что хочет поступать в математическую школу, но не в ту, которая рядом с домом, а в знаменитую Овсянниковскую, мама возмутилась: зачем, мол, ему так далеко ездить? В конце концов, их районная школа тоже вполне достойная, известные учителя, хорошая программа, восемьдесят пять процентов выпускников поступают…
– А в школе Овсянникова поступают сто процентов! – воскликнул Лёва. – Даже сто сорок шесть, если считать тех, кто учился, но не закончил.
– А кто Шурку будет в школу водить? – спросила мама.
– Взрослая уже, – ответил Лёва, – сама дойдет. Я в четвертый класс сам ходил!
Тем более, добавил он про себя, пятнашки после той давней взбучки стали тише воды, ниже травы: малышей не обижают, взрослых ребят не трогают. Вот что значит – спланированный организованный отпор!
– А с друзьями не жаль расставаться?
Лёва тогда только пожал плечами: жаль, конечно, но математика – такое дело, надо спешить, пока молодой. После тридцати математик уже выдыхается. Кто раньше начнет, тот и победитель, всегда так было. А друзья – ну, мы же все равно рядом живем, куда они денутся?
ebooksa