Живые и взрослые

Мысли бились в ее голове, словно бабочки у стекла керосиновой лампы: хотелось скорей домой, но и жалко было покидать Майбад, расставаться с новыми друзьями, и страшно забыть что-нибудь важное, страшно, что там, куда они поедут, будет только хуже, ведь война все еще продолжается, страшно за Марика и за Сонечку – и этот страх, это прощальное ожидание сводили ее с ума.

Но как-то утром на обратном пути из школы Роза вдруг свернула не к дому, а туда, где начиналась пустыня, где тек арык, так запомнившийся ей в первый день в Майбаде. Солнце уже начинало припекать, и Роза с облегчением спряталась в густую тень джиды и шелковицы, росших по берегам. Тут она и села, у самой кромки.

Желтый круг солнца отражался в спокойной воде. Пахло мятой, еще какими-то местными травами – Роза не знала их названий. Из растений она научилась различать только съедобные: ту же джиду с шелковицей, да еще кизил.

Сидя на берегу арыка, Роза вдруг вспомнила, как ее первой весной в Майбаде соседка позвала полюбоваться цветущим кизилом.

Роза удивилась. Кизил цвел по всему городу: издали похожий на огромную мимозу, он только вблизи показывал свои четырехлепестковые соцветья, ничем, кроме цвета, не напоминавшие цыплячье-желтые бархатистые шарики, украшавшие первые весенние букеты. Еще вчера Розе и в голову бы не пришло на него любоваться – но соседка, Джамиля Мусатовна, так уговаривала – это обязательно нужно увидеть, и вам, и Сонечке! – что Роза подхватила девочку и пошла следом за соседкой в городской сад, где уже толпились местные жители в неизменных халатах и тюбетейках.

Было душно и многолюдно, Роза боялась, что Сонечка испугается, но вдруг толпа вынесла ее прямо к цветущему кусту – Роза увидела его, все поняла и замерла, очарованная.

В отличие от своих желтых собратьев, этот куст был усыпан сверкающими белыми цветами – словно весенняя вишня или яблоня, но еще прекрасней. Роза стояла, сжатая толпой, и не могла отвести глаз от сияющих вспышек белого света, окружавших худенький ствол, словно снежки, на мгновение замершие в воздухе.

А потом она услышала голос акына – и акын пел о том, что он пришел с самого края света, из легкого ветра, из той земли, где неизвестны слова. И там, в этой дальней северной земле, что древнее самой черной тьмы, там горит негасимый Кизилов Свет, и всякий, кто увидит его, становится мал и слаб, словно ребенок, невинен и безгрешен, словно ребенок, прекрасен и беззащитен, как новорожденный младенец. Кизилов Свет, пел акын, это свет рождения и ухода, смотрите на него, смотрите на цветущее дерево здесь, на холме, но помните: это всего лишь отблеск Кизилова Света, что сияет в далекой северной земле.

И вот, сидя на берегу арыка и вспоминая песню акына, Роза вдруг как живого увидела своего деда, о котором не думала уже много-много лет, возможно, с самого Проведения Границ. Глядя на отражение солнца в спокойной воде, она вспомнила, что дед говорил ей, совсем еще маленькой девочке:

– Розонька, золотце, не бойся, когда придет время уходить. Просто помни: там, куда ты пойдешь, растет прекрасное дерево Сеф, у него двадцать две ветви и десять белых круглых цветов. Ясный свет исходит от него днем и ночью, хотя там нет ни ночи, ни дня. Доверься этому свету и ничего не бойся, когда придет пора уходить.

Розе пора было уезжать из Майбада – и нужно было довериться тому, что происходило. Она вдруг успокоилась, улыбнулась на прощание яркому солнечному отражению в тихой воде и пошла домой. На сердце было легко и радостно.

Цветущий кизил, думает Роза Борисовна, переворачивая подушку, цветущий кизил. Прекрасное дерево с белыми цветами, источающими чистый, ясный свет. Глаза уходящего Марика – да, в них был отблеск того самого света, его отражение.

Конечно, она уверена, что у Марика все теперь хорошо – и у нее тоже будет хорошо. Надо просто не бояться и ждать, когда Марик пришлет к ней гонца, и тот даст команду, скажет «пора».

Надо рассказать Лёвушке про цветущий кизил, думает Роза Борисовна, может, он сейчас и не поймет, но вспомнит, когда придет время.

Часть вторая

Загадки взрослых

1

Елка в центре школьного зала – словно космический корабль. Огромный, серебряный, устремленный вверх. Кажется, еще минута – и заработают дюзы, вырвется пламя, раскатится сверхзвуковой шум, елка пробьет потолок, выйдет в открытый космос, станет еще одной серебряной звездочкой в черном зимнем небе.

Когда Гоша был во втором классе, по телевизору однажды показали мультфильм «Тайна трех галактик». Там космонавты в сверкающих скафандрах со смешными круглыми головами путешествовали по другим планетам, отбивались от космических чудовищ и разоблачали мертвых шпионов, которые то и дело проникали на их корабль. Гоше безумно понравился этот фильм – и целый месяц он рисовал человечков с круглыми головами и огромные космические корабли.

Три месяца он ждал школьных каникул: в каникулы обычно еще раз повторяли мультфильмы, показанные во время четверти. В последнюю школьную субботу он прибежал домой и сразу кинулся читать телепрограмму в газете. Перечитал несколько раз – «Тайны трех галактик» не было. Как же так? Он ведь так ждал! Где-то в голове начали набухать слезы, Гоша сдерживался изо всех сил – он был уже взрослый мальчик, взрослые мальчики не плачут. Сидел нахохлившийся и красный как рак, мама даже испугалась – не заболел ли. Вставила серебристый градусник, уложила в постель, налила молока с медом, спросила, что случилось. Гоша знал: стоит ответить – и он разрыдается, поэтому буркнул совсем по-взрослому: ничего, все нормально. А мама погладила его по голове и сказала: Ну, не болей, представляешь, как будет обидно проболеть все каникулы. И тут Гоша вспомнил, как он ждал этих каникул, как надеялся на «Тайну трех галактик», как его обманули – и все-таки разрыдался.

«Тайну трех галактик» так и не показали снова – и как-то раз, уже в третьем классе, Гоша подслушал какой-то невнятный родительский разговор, из тех самых взрослых разговоров, которые, кажется, состоят из одних «сама понимаешь», «ах, вот оно как», «ну конечно», «уехали туда» и «слышали оттуда» и где слова явно означают не то, что обычно. Гоше всегда становилось тревожно, когда родители начинали так говорить – особенно, если дело было после вечернего выпуска новостей. И вроде бы родители ни слова не говорят об этих новостях – и вместе с тем понятно, что они именно о них и говорят, каким-то неприятным, чужим тоном, как будто намекая, что по телевизору только что сказали неправду, не ту правду, не совсем правду. Гоша обычно старался уйти к себе в комнату, стоило папе улыбнуться тем самым особым образом или маме сказать «ну конечно» – но и в кровати он все равно продолжал слышать отдельные слова и лишенные смысла реплики.